Творческие работники

– Ничего не случилось, – неожиданно холодно отрезал Василий Петрович. Женщина так и сжалась.

– Ничего, – еще раз сказал он, как отрубил, и быстро направился назад, к своей машине, оставив растерянную старуху на обочине.

Растерялась, и как будто ледяная рука схватила и заморозила загоревшийся огонек. Взяли и снова вытолкнули из жизни, из живой жизни событий. Старуха поджала губы от обиды и, подхватившись, помчалась рассказывать соседкам.

* * *

Темная, дикая мысль засела в голове у Василия Петровича.

– В крематорий, – коротко приказал он шоферу и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза… Дикая, темная мысль… Он вяло и тупо попробовал размышлять, но ничего не получилось.

Автомобиль привычно храпел и мчал, повизгивая резиной об асфальт на поворотах. Погода быстро портилась. Он открыл глаза, с тоской поглядел на небо.

«Какое солнце с утра было», – горестно подумал Василий Петрович. Так жалко ему почему-то стало солнца, и такая ненависть вдруг вспыхнула к этой злобной, рваной, в клочьях, темно-серой массе облаков, стремительно несшихся над городом.

Ветер окреп и теперь безжалостно рвал мирные киоски, пытался отодрать листы жести на крышах старых домов. Жалобно, покорно трепеща, стремительно наклонялись и летели в одну сторону ветви и листья на деревьях. Шумели, потом выпрямлялись на секунду и снова, горестно заламываясь, бросались, припадали к земле.

Вспыхнула у Василия Петровича ко всему этому бесчинству ненависть и угасла. Он снова закрыл глаза.

– Здесь не проедем, – донесся до него голос шофера. – Дорога перекопана.

– Давай через Смирновскую…

– Что, не проехать? – разбитной парень в спецкуртке подошел к машине. – Вам-то что, а вот вчера катафалки не могли проехать – это да. Нет пути в Рай, перекопало Трансуправление, – и, довольный остротой, он захохотал. – Поезжайте через двор, – он махнул рукой, – там есть выезд…

Перед массивной решеткой ворот крематория было пусто. Деревья волновались. Плавно и гибко ветви с тарахтящими листочками метались из стороны в сторону. Сорванные листья прилипали к асфальту и, противясь мягкой упругой силе, крепко прижимались к шероховатому теплому камню. Все летело стремительно, тщетно пытаясь удержаться, зацепиться за что-нибудь в этом шумящем полете…

Василий Петрович вошел в калитку рядом с воротами и по асфальтированной дорожке направился к величественному зданию. Из трубы вырвались и стремительно закрутились на ветру черные, жирные клубы дыма. Донеслись звуки органа. Под шумящими деревьями застыли могилки. Памятники на них спокойно и молча провожали глазами Василия Петровича.

Дым в вышине покрутился, свиваясь в темные кольца, стал редеть, превратился в прозрачную гарь и исчез.

Он ступил в круглую залу с высоким куполом. Слева виднелся стол, обтянутый черным крепом. Прямо, за бархатной толстой веревкой, как в магазине, с крючком – четырехугольное продолговатое приспособление для гроба.

На первом столе-постаменте панихиду служат. На второй ставят гроб, чтобы навечно расстаться. Впереди всю стену занимал орган…

«Юдоль печали и забвения», – подумал Василий Петрович, посмотрев на все это, и свернул в боковую комнатку.

Служитель мрачно взглянул на него, как тот вошел, и вместо ответа на приветствие заявил:

– Все, товарищ, все. Больше на завтра заявок не принимаем. Только на послезавтра, и то во второй половине дня…

Василий Петрович неторопливо достал удостоверение и молча поднес его к самым глазам служителя мрачного дома. Тот разом просветлел и стал ласковым. На лице его, казалось, повис плакатик с рождественской надписью: «Что угодно вам, сударь?»

– Кто работал у вас вчера после шести вечера?

– Я, – плакатик тревожно колыхнулся и снова приветственно замер.

– Скольких вы… – Василий Петрович замялся, – …похоронили?

– Когда, после шести? – спросил догадливый служитель.

– После шести.

– Троих, – служитель сдернул плакатик с лица и ловко нацепил деловитую, чуть скорбную маску. – Две женщины. Одна молоденькая, – он вздохнул, но, не увидев интереса в глазах у гостя, заторопился: – И мужчина.

– Как фамилия мужчины?

– Одну минуточку, сейчас посмотрю, – и заскорузлые страницы амбарной книги полетели под такими же заскорузлыми пальцами. – Сордин Иван Александрович, 1905 года рождения…

– Что?! – выдохнул Василий Петрович.

Служитель сделал стойку и замер. Его собеседник быстро выдернул из кармана небольшую фотографию Андрея.

– Этот?!

– Не могу сказать, – отчеканил служитель. – Хоронили не открывая. Так пожелали родственники.

– Родственники, – злобно пробасил Василий Петрович. – Родственники! – задохнулся он.

Служитель спал с лица.

– Сколько было родственников?

– Восемь человек и девятый распоряжался.

– Толстый человечек, шумел все?

– Так точно, – почему-то по-военному отрапортовал служитель.

– А не показалось что-нибудь странным тебе в них, а? – Василий Петрович почему-то перешел на «ты».

– Никак нет, – опять отрубил служитель и как будто щелкнул чем-то, стремительно вытянувшись.

– Пьян был, наверно! – рявкнул Василий Петрович.

Тут служитель обиделся и даже рассвирепел.