Творческий отпуск. Рыцарский роман

Ронда. Ми бойна. Там стояла холодина, и от крепкого ветра с Серраниа-де-Ронда по улицам болтаться было неприятно. Тем не менее на главной площади расположилось солнечное сборище праздных зевак ММ: все мужчины, преимущественно одеты, как наш старик, лица прямиком из Гойи, все на нас пялятся, ни единой улыбки. Двигалась здесь только наша машина; на то, чтобы запарковать ее и выбраться наружу, потребовалось некоторое мужество; вообще-то мы решили сперва осмотреть эту Пласу-де-Торос, чтобы прийти в себя. Оррин поплевал на «Клинекс» и протер испачканное сиденье; мать его в ответ на его прямой вопрос объяснила, что вела себя грубо с этим вьехо, потому что его страна приводит ее в ужас. А то, что сказала ему она, пусть таки-да, невежливо, но не составляет и десятой части всей правды. А вся эта стариковская возня с окурками почти наверняка не отместка, а просто весьма испанское сочетание угодливости и беззаботности – вроде того, что приводит к испражнению на лестницах соборных колоколен, но лишь на площадках и всегда только с одной стороны.

Мальчик затих. Я заметил, что сезон у нас долог. Старая арена примыкала к Тахо; из путеводителя, к моему замешательству и мрачному наслажденью Мэрилин Марш, мы выяснили, что в эту пропасть друг дружку сбрасывали не только республиканцы и лоялисты, но также католики, мавры, вестготы, вандалы, римляне, финикийцы, лигурийцы, кельты, иберы – и, несомненно, случайный Хапсбург, Бурбон и пьяный турист – подвергались тахованью, равно как, вообще-то, в порядке вещей за последние две с чем-то сотни лет все быки и лошади пикадоров, убитые на этой Пласа-де-Торос. Оррин таращился; ММ замерзала. Поехали, к черту, домой, сказала она через полчаса после нашего приезда. Прозвучало до жути так, будто она имела в виду США.

Я настоял на том, чтоб хотя бы проехать по всей остальной Ронде и выйти на Пуэнте-Нуэво через ущелье. Она уступила – ради Оррина, хотя сама осталась в машине. Оруноко и я вышли на громадные каменные арки моста, оглядели великолепное кольцо гор и заглянули в изумительный, захватывающий дух Тахо. Я крепко держал его за руку: сезон и вправду был никудышный, и никудышный (хоть в основном и солнечный) день. По ущелью лупил ветер. Я перегнулся через парапет моста, пораженный здешней свирепой историей в той же мере, что и местными красотами, и попробовал напомнить себе, что электрическое напряжение между двумя людьми, скороварка одного человеческого сердца – такой же уместный материал для литературы, что и эпические судороги истории и географии. Я даже записал себе в той дурацкой записной книжке где-то в январе: Каллиопа не единственная муза. Так и есть, так и есть, так и есть. Но.

Сильный удар ветра сзади сорвал мою бойну, и вниз понесло ее; вниз, и вдаль, и прочь с глаз. Ах, черт, сказал я. Просто кепарь, но мне он нравился. Мы вернулись к машине, где холодно сидела и ничего не делала Мэрилин Марш. Я кепарь потерял, сообщил я через ветровое стекло. Интонация у меня, как я хорошо помню и через двадцать лет после того случая, была пробной смесью сожаления, изумления и раздражения и предназначалась столько же для прощупывания ее чувств, сколько и для выражения моих. В те дни таким тоном я говорил часто. Какая жалость, ответила ММ, и в ее тоне звучало такое беспримесное презрение ко мне и отвращение от всего нашего испанского замысла, что я поймал себя на словах: Давайте сходим поищем ее – там есть тропа на дно, где римские термы. Может, отыщем мою бойну на трехтысячелетней куче трупов.

Не спятил ли я, пожелала узнать она. Она замерзла, произнесла она через стекло, и насрать ей на эту тропу, на термы, на мой кепарь…

Фразу я закончил за нее: Или его бывшего владельца, нет? Мы вдруг вознегодовали друг на дружку. Сиди тут и замерзай в своем собственном льду, сказал ей я, а мы с Оррином намерены спуститься и осмотреть этот двухзвездочный Тахо. Да хоть прыгни в этот двухзвездочный Тахо, ответила Мэрилин Марш, а вот Оррин останется тут. Последовал зрелищный прилюдный спор, все это кричалось сквозь закрытые окна машины. Оруноко сгорал от стыда; я тоже, особенно когда к нам притянуло несколько праздных зевак – поглядеть, что это там затеяли американос. В ближайших дверях даже материализовалась неизбежная Гуардиа сивиль. Но кнопки наши уже оказались нажаты: из нас выстрелила целая зима адреналина и куда больше чем целая зима взаимных обид.

Ну да ладно.