Творчество и критика

Я вижу —
в тебе
на кресте из смеха
распят замученный крик…

Боль познается любовью и ненавистью. Ненависть у В. Маяковского проявляется в «замученном крике». Он ненавидит «лик мира сего» и его «культурные» формы. «Долой вашу любовь, долой ваше искусство, долой ваш строй, долой вашу религию-четыре крика четырех частей», — говорит В. Маяковский в предисловии к своему «тетраптиху» («Облако в штанах»). И это подлинно «четыре крика», один сплошной истошный крик, еще более усиливающийся в «Войне и Мире». Земля заражена-и кровавая бойня войны точно искупительная гекатомба старого мира, а не то-«зараженная земля сама умрет, сдохнут Парижи, Берлины, Вены». Ибо «человек» этого «культурного» мира-жалкий ублюдок великих предков. А «человеки» эти вкупе и влюбе-только «массомясая, быкомордая орава».

Стихами не втиснешь в тихие томики
крик гнева.
Это внуки Колумбов,
Галилеев потомки…

И вот этой «стоглавой вошью»-мы завоеваны, заполнены; для этого ресторанного стада, отождествляющего культуру с комфортом, существует мир.

Мы завоеваны.
Ванны.
Души.
Лифт.
Лиф
души
расстегнули.

И эта «массомясная орава»-царь мира. Этот царь, думает поэт, заколдовал «вещи», поработил вольное, надел цепи на свободное. И вот-

Загнанный в земной загон
влеку дневное иго я.
А на мозгах верхом-«Закон»,
на сердце цепь-«Религия»…
Под хохотливое «ага!»
бреду по бреду жара.
Гремит приковано к ногам
ядро земного шара.

А царь мира, всесветный Мещанин, «Повелитель Всего», — «соперник мой, мой неодолимый враг»-спокойно посмеивается, звенит золотом, развалившись поперек всего земного шара, и сам Бог у него на побегушках.

И здесь-начало «богоборчества» поэта, и в этом-еще и еще тесная связь футуризма со всем прошлым русской литературы. Правда, «богоборчество» футуризма-наивнейшее, мелкое, детское, плоское; после глубин Кириллова и Ивана Карамазова-бледно и бедно звучат все эти вопли и проклятия криком кричащего футуриста: сильные внешне, слабы и нищи они внутренне.

Послушайте, господин Бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте, — знаете —
устроим карусель
на дереве изучения добра и зла!

И дальнейшая «полемика», такого же стиля, с «крыластыми прохвостами»-очень мила, но за этим «буффом» не докопаться до «мистерии»: плоское место. «Я думал-ты всесильный Божище, а ты недоучка, крохотный Божик»… Поэт до Бога дойти не сумел: подобно мелкому бесу-мелкий бог стал на его пути. А потому, когда поэт гордо возглашает:

Это я
попал пальцем в небо,
доказал:
Он-вор!

то с первой половиной утверждения вполне можно согласиться. И не то что богоборчество Ивана Карамазова-куда там! — но и богоборчество «Инонин» Сергея Есенина еще не по плечу Владимиру Маяковскому.

От большой боли к мелкому богу-снова трагический путь и провал. Ведьма Вещь гнетет долу голову поэта; он видит явно своего земного врага, «Повелителя Всего», но взглянуть выше еще не умеет.

Так тому и быть надлежит: в этом — весь В. Маяковский, в этом-его сила и бессилие. Криком кричит он в борьбе с «Повелителем Всего», рушит стены городов на его лысую голову. Боль, ненависть, крик. И-боязнь: есть-ли силы в мире, чтобы одержать когда-либо победу? Повидимому-нет:

Встрясывают революции царств тельца,
меняет погонщиков человечий табун,
но тебя, некоронованного сердец владельца,
ни один не трогает бунт.

Проходят тысячи, миллионы лет; возносится поэт на небо, в «центральную станцию всех явлений»; снова возвращается на землю, — а на земле «тот же лысый невидимый водит, главный танцмейстер земного канкана, то в виде идеи, то чорта вроде, то Богом сияет, за облако канув»… Что же? Сложить руки, покориться? Нет, покорность не совместна с ненавистью. «Антиквар? Покажите! Покупаю кинжал».

Так боль, ненависть, крик приводят футуризм к «кинжалу»-приводят его к революции.

VII. «Blonda bestia»

Футуризм с самого начала провозгласил себя революцией формы. Формы чего? Одной литературы? Отсюда был всего один шаг до обобщения: «и формы культуры». Одной только формы? Но можно-ли разрушить форму, не нарушив сущности?