Читаем Творчество и критика полностью

В. Маяковский давно осознал эту связь. Свой кинжал он купил до революции 1917 года. «Повелитель Всего»? Какой там повелитель: он просто «Николаев, инженер; это моя квартира» (улица Жуковского, кв. № 42… Впрочем поэт верит, что улицу современем переименуют: «она-Маяковского, тысячи лет»…) И удар надо направить против этого массового быкомордого Николаева старого строя-идет революция политическая и социальная.

Где глаз людей обрывается куцыйглавой голодных орд,в терновом венке революцийгрядет шестнадцатый год.А я у вас-его предтеча;я-где боль, везде,на каждой капле слезовой течираспял себя на кресте.Уже ничего простить нельзя…

Поэт ошибся годом, но вера его не обманула: революция пришла. Что же он видел в ней? Или вернее: что же он видел за ней? Ибо и сама революция-это только форма, в которую вкладывается самое разнообразное содержание.

Он видел, что революция будет «социальная», что революция будет тяжелая, кровавая. Быть может, самые сильные строки его «тетраптиха» посвящены как раз этому предсказанию грядущих событий.

Вы думаете —это солнце нежненькотреплет по щечке кафе?Это опять расстрелять мятежниковгрядет генерал Галифе!Выньте, гулящие, руки из брюк —берите камень, нож или бомбу,а если у которого нету рук —пришел чтоб и бился лбом-бы!Идите, голодненькие,потненькие,покорненькие,закисшие в блохастом грязненьке!Идите!Понедельники и вторникиокрасим кровью в праздники!Пускай земле под ножами припомнится,кого хотела опошлить!Земле,обжиревшей, как любовница,которую вылюбил Ротшильд!Чтобы флаги трепались в горячке пальбы,как у каждого порядочного праздника —выше вздымайте фонарные столбыокровавленные туши лабазников…

Да, почти такой пришла революция. Но, еще раз: что же видел поэт за ней? «Николаев» старый строй низвергнут-что же дальше? Видел-ли поэт, смотрел-ли он вдаль? — Смотрел и видел: в безмерном далеке видел он царство подлинного человека. «И он, свободный, ору о ком я, человек-придет он, верьте мне, верьте!» В этом-новое благовестие «тринадцатого апостола»; впрочем-какое же новое! Старое, исконное, вечное, опять связующее футуризм с «благовестием» всей русской литературы. Опять с криком, с вопом, с оревом-«проповедует, мечась и стеня, сегоднешнего дня крикогубый Заратустра». И он, крикогубый (меткое слово!), думает, что никто, кроме него, не провидит человека грядущего, что никто, кроме него, не предчувствует будущего победителя мирового «Повелителя Всего».

Я,обсмеянный у сегодняшнего племени,как длинныйскабрезный анекдот,вижу идущего через горы времени,которого не видит никто…

И он, В. Маяковский-«его предтеча». Он прав: всякий видящий- предтеча грядущего. «Звенящей болью любовь замоля, душой иное шествие чающий, слышу твое, земля: ныне отпущаеши». Ибо идет «Человек» (так и озаглавлена «вещь» В. Маяковского), который сумеет освободить землю, освободить людей, освободить и его, несчастного Хому Брута ХХ-го века, от гнетущего духовного рабства. Пусть это будет «через горы времени»-но это будет; и всякая внешняя «революция»- лишь новая медленная ступень к новому пришествию.

Итак, вот что видит поэт за революцией: «человека». Но снова вопрос: что-же видит он в этом человеке? Кто он? «Ангел»-ли Гердера? Сверхчеловек-ли Нитцше? Или просто «blonda bestia» опошленного нитцшеанства? К кому из них ближе всего футуризм?

Человек, личность, «я»-величайшая ценность земли, во имя его и за него ведется борьба со «стоногой вошью», с «быкомордой оравой», с «многохамой мордой», с массовым мировым мещанином, пачкающим имя человека. Рождение каждого человека-рождение мира, и каждый раз должна была бы знаменовать его новая вифлеемская звезда. Ибо-«если не человечьего рождения день, то чорта-ль, звезда, тогда еще праздновать?!» Прекрасно; но все-таки-что ценно в человеке этом и за человеком? Духовное творчество? Или, быть может, внешняя физическая сила и красота? Сократ или Милой Кротонский? Аполлон, Дионис-или Геракл аттической комедии?

Футуризм с самого начала склонен был восторгаться идеалом «blondae bestiae», восхищаться собою, как его предтечей, провозвестником, апостолом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературная критика

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное