В 1644 году династия Мин пала под натиском маньчжурских завоевателей, пришедших с севера, что привело к установлению новой династии — последней императорской фамилии Китая, династии Цин. Как и во времена династии Юань, не все китайские художники подчинились новым маньчжурским правителям, выбрав уже привычный путь уединенного изгнания. Гун Сянь, художник из Нанкина, был одним из таких диссидентов и всю оставшуюся жизнь провел в одиночестве в своем нанкинском доме с садом. Его тяжелые, мрачные ландшафты, в особенности пейзаж «Тысяча вершин и мириады ущелий», созданный в 1670 году, напоминают враждебные горы Ли Чэна и Фань Куаня, а также более близкие по времени работы Дун Цичана, более раннего, весьма почитаемого художника и коллекционера, который в своих теоретических трудах подчеркивал важность ци, то есть энергии творческой оригинальности, в противоположность копированию традиционных моделей — подходу, которому китайские художники следовали без малого две тысячи лет. Гун Сянь был одним из таких самобытных художников: визионер, открытый разным веяниям, достаточно свободный, чтобы отступать от традиций, веками связывавших художников. Он стал одним из величайших живописцев нанкинской школы в ту эпоху, когда в Китай проникли первые европейские изображения, привезенные иезуитскими миссионерами. Это были странные, шокирующие образы, казавшиеся гораздо более объемными и реальными, чем живопись тушью, известная в Китае. Использование светотени, так называемой техники кьяроскуро, придавало предметам объем: такими выглядят горы, которые Гун Сянь рисовал, применяя европейский метод, хотя при этом использовал и точечные мазки, что возвращает его к традиционному китайскому принципу работы кистью. Свобода в живописи, однако, не всегда означает свободу для самого живописца. Несмотря на множество покровителей и определенный успех, Гун Сянь закончил свои дни в бедности: в 1689 году он умер в полной нищете, и расходы на его похороны были оплачены его другом, знаменитым драматургом Кун Шанжэнем[241]
.Глава 14. Завороженные
На лесистом холме в предместье одного из японских городов стоят несколько простых деревянных ворот — вертикальных столбов с немного изогнутой горизонтальной перекладиной. Под ними меж деревьев вьется дорожка, ведущая на поляну, где находится открытый с одной стороны павильон — храм. Простой снаружи, выстроенный из дерева и бамбука, с соломенной крышей, украшенный полосками багровой ткани, трепещущими на ветру. Здесь нет ни икон, ни статуй богов для поклонения — одни лишь духи природы: завораживающие шорохи ветра в ветвях, громкий крик ворона, струи воды в фонтане неподалеку.
Керамический сосуд. Период Дзёмон. IV–III в. до н. э.
Храм посвящен древнейшей в Японии религии синто. Наиболее ранние синтоистские храмы представляли собой всего лишь горстку камней или дерево, куда приходили поклониться духам, ками, обитавшим в этом месте. Подобно тому как ветер формирует дюны, этот дух природы сформировал первые предметы, созданные людьми на Японских островах: глиняные горшки и посуду с примечательными отпечатками ракушек и веревочными орнаментами, изготовленные в период Дзёмон — первой культуры, появившейся на Японских островах примерно за 14 тысяч лет до нашей эры.
На протяжении многих тысяч лет эти охотники-собиратели делали тщательно декорированные глиняные сосуды: некоторые в форме языков пламени, другие имели человекоподобную форму, щедро украшенную орнаментами и словно бы переполненную внутренней энергией. В дошедших до нас сосудах как будто запечатлен долгий ход времени: их формы медленно изменялись подобно постепенным сменам геологических периодов и климата; но они же сохранили свидетельство о внезапном скачке, который произошел в середине III века нашей эры, когда появился новый вид глиняных изображений. Эти изображения, чаще всего найденные в местах погребений, говорят о возросшем ощущении стабильности и постоянства, что связано с культурой орошаемых полей и выращивания риса, применявшей бронзу для изготовления сельскохозяйственных орудий, а также оружия, церемониальных колоколов и зеркал. Цилиндрические глиняные сосуды и посуда, которые часто принимали форму людей и животных, домов и лодок, возлагались на могилы, чтобы рассказать что-то о погребенном человеке: в те времена на Японских островах еще не существовало письменности. Эти предметы, так называемые ханива, вовсе не навевают печаль, скорее они излучают оптимизм, подобно терракотовым погребальным головам древней западноафриканской культуры Нок. Глиняная собачка, сделанная примерно в V веке, в период наивысшего расцвета скульптуры ханива, является очаровательным образцом собачьего добродушия и понятливости, в ней нет никакого великого религиозного чувства. Похоже, отношение к смерти в этих местах не было отягощено выспренностью и излишней скорбью, смерть воспринималась лишь частью великого природного порядка.