Службу пропели довольно порядочно. После Адаци говорил поучение о том, что мы должны поддерживать в себе веру и просить благодати Святого Духа воспрянуть нам, так как только в этом и дело. После я советовал ему все это самому приложить к сердцу и позаботиться о том. После этого я начал кой о чем толковать с христианами и призывать их общими усилиями возвратить к Церкви ослабевших, так как они ведь Христовы дети, а наши братья, и все мы во Христе как одно тело, в котором все связаны единством жизни; да и язычников помаленьку привлекать к Церкви. А хозяин дома, в котором церковь, Павел Ацуми пригласил двоих язычников, желающих слушать учение, и попросил меня побеседовать; я высказал свое затруднение, так как моя речь пока и для христиан-то не совсем понятна, а тем более для язычников. Но пришлось толковать. Я приблизительно сказал следующее. Если мы внимательно присмотримся к миру, то увидим, что здесь все имеет своего творца; никакая вещь не была бы, если бы ее для нашего употребления не сделал мастер; а если так, то как же существует мир-то вообще? Несомненно, и он имеет свое начало и своего Творца. Этот Творец и есть Бог. Затем, если мы обратимся к своему сердцу, то заметим, что обыкновенно оно или одобряет, или не одобряет наши поступки, да и в других нам нравится только хорошее; и этого голоса мы никак не заглушим, следовательно, он по существу не наш, а дан откуда-то свыше; это и есть действительно голос Божий в нас; он заставляет нас в нашей суете все-таки не удовлетворяться этой суетой и искать чего-то высшего и отличного от этого — словом, он требует иной жизни; это и есть жизнь душевная. В себе мы и видим что-то такое, что невидимо управляет всей нашей жизнью и никак уничтожиться не может; во время сна, например, тело ничего не чувствует, не понимает, а душа и тут живет, почему мы и имеем разные сновидения. Очевидно, душа не уничтожится и после смерти, как тело, которое истлевает. Все это так действительно и есть: душа со смертью освободится от тела и будет жить действительно духовной жизнью у Бога, у Которого только и есть истинная жизнь. Но, очевидно, вблизи Бога и может быть только достойное Его по своей чистоте; а остальное должно оставаться вдали от Бога, где, несомненно, мрак и мука. Как неграмотному трудно понимать книжку, так и далекому от Бога по душе невозможно быть близ Его по жизни. Таковы основные вопросы, приводящие нас к вере в Бога. Все это я говорил подробно и старался представлять как можно проще и яснее; но, кажется, не удалось, по крайней мере Варнава говорит, что это для язычников трудно. Я и заставил его толковать о разных религиозных предметах и между прочим для христиан об Евхаристии и ее значении для нас, со слов Христа. Только в исходе 12-го часа язычники ушли, а христиане захотели поисповедаться. Здешние в исповеди более самособраны, чем в Кобе. Всех 8 человек. За обедней Адаци сказал поучение; после обеда я не много поговорил, дал несколько назиданий, призвал общими усилиями помогать катехизатору в деле проповеди; дома непременно совершать молитву, а по праздникам собираться в церковь, чтобы была действительно церковная жизнь.
Потом я пошел к рейтану (ослабевшему в вере) Луке Мацумото; но его не застал, а только поговорил немного с его отцом язычником и пошел на вокзал, чтобы ехать в Химеидзи. По дороге заходил и к христианам; все они живут недалеко один от другого; очень добрые христиане, и по настроению действительно христиане. Некоторые приходили провожать и на поезд. В вагоне со мной был и Адаци; я ему и давал наставления, сегодняшней радостью христиан по поводу праздника возбуждая его дух на проповедь, и в заключение сказал: даете ли слово действительно трудиться для Церкви? Он обещал. Относительно вчерашних слушателей язычников он сказал, что здесь много таких-то бывает, — послушает, да так с тем же и останется, ибо не имеет веры.