Творения

Глава 6. Итак, почему подвижников огорчает упражнение в подвигах, которое научает знанью подвижничества, не допускает до опасностей, продолжительные труды облегчает трудом кратковременным и не дает козням делаться вредоносными? Но может быть, и не огорчает оно тех, которые знают пользу его по следующему апостольскому наставлению: «Скорбь терпение соделовает, искусство же упование: упование же не посрамит» (Рим. 5, 3–5), непременно принесет с собою и то, чего надеемся, и ожидание сделает не напрасным.

Огорчает же тех, которые не расположены к подвижническому труду, по лености и по малодушью своему остаются только зрителями чужих подвигов, как слово Божие и жену великого Иова представляет неспособною даже и видеть те страдания, какие переносил Иов; почему и говорит она подвизающемуся мужу: «Доколе терпиши?» (Иов. 2, 9). Ибо слова «доколе терпиши» показывают, что ей трудно было смотреть на те искушения, которые терпел он. Не говорит она: «Долго ли тебе страдать, или мучиться и утруждаться, но: «Доколе терпиши?»" Ни болезни его не состраждет, ни мужеству не удивляется, но порицает терпение, как напрасное и ни с чем не сообразное, советует сетовать на продолжительность страдания, а не разделяет скорби страждущего. Таковы люди слабые и женоподобные: впав в трудное положение, не только подвизающихся не поощряют они к мужеству словами, которые нередко и ослабевшему в духе придают бодрость, но сокрушают и уничтожают последнюю бодрость, жалуясь на страдания как на нестерпимые; и кого должны были по справедливости ублажать, о тех жалеют и плачут как о людях жалких. Не слышал ли ты, что говорит Божие слово: «Муж неискушенный не искусен пред Богом» (см.: Иак. 1, 12)?

Почему же дивишься, что искушаются благоугождающие Богу? Разве не убедили тебя примеры прежде живших праведников, которых жизнь полна скорбей и подвижнических потов? Не знаешь разве благочестия Иовлева и козней врага? Не напоказ, не славу имея в виду, Иов сам описал свои преуспеяния, но, призывая слушающих к ревностному подражанию, изобразил свое усердие к странным, говоря: «Вне не водворяшеся странник, дверь же моя всякому приходящему отверста бе» (Иов. 31, 32); изобразил попечение свое о вдовах и сиротах: «Аще же и хлеб мой ядох един и сирому не преподах от него» (Иов. 31, 17), и вдовица не отходила никогда от дверей с пустым недром; изобразил и покровительство обиженным: «Распрю же, еяже не ведях, изследих: сотрох же членовныя неправедных, от среды же зубов их грабление изъях» (Иов. 29, 16–17); изобразил сострадание к рабскому роду, который преобладание, расторгнув естественный союз, поработило себе и, как слабейший, силою подчинило преизбыточествующему силою: «Аще же презрех суд раба моего или рабыни, прящимся им предо мною» (Иов. 31, 13), нимало не отвергал и прав их из презрения к их низости, но давал возможность защищать себя, ободрением вызывал на то, чтобы говорили свободно и чтобы подчиненный, из страха соблюдая молчание, не был осужден властным словом; и при сем высказывает побудительную причину, говоря: «Еда не якоже и аз бех во чреве, и тии быша? бехом же в том же чреве» (Иов. 31, 15).

Так равночестность рождения основательно приемлет за равночестность достоинства, кичащихся в безумии увещевая единоестественных с нами не утруждать без пощады, наподобие вьючных животных, приказаниями свыше их сил и советуя по собственным силам заключать об их силах. Ибо во всех одинакова немощь естества, и живое существо от непомерных трудов вскоре умирает. Почему и труд должен быть соразмерен с силами, и за трудом следовать отдых, достаточный к восстановленью утомленной силы, чтобы к новым трудам приступала она уже обновленною и укрепленною. А чтобы в словах праведника нельзя было подозревать человеческой похвальбы, то Сам нелживый Бог делается свидетелем сказанного им, Сам словом Своим запечатлевает слова его и говорит: «Бе человек он истинен, непорочен, праведен, благочестив, удаляяся от всякия лукавыя вещи» (Иов. 1, 1).

Глава 7. Но поелику справедливость требует, чтобы искусный подвижник не в том только всегда упражнялся, чтобы бить руками по воздуху, но в доказательство мужества своего на самом деле представил опыт телесных упражнений, то приходит к подвигоположнику противоборник, по видимости крепкий силами и высоковыйный, и словами своими уничижает подвижника, напрасною и детской игре подобною называет борьбу без состязания с противником и говорит, что упражняться в борьбе наедине есть призрак мужества, а вовсе не мужество, требует вывести его на битву, вызывает на поприще и прежде опыта, подобно Голиафу, хвалится неоспоримою победою. И Голиаф в науке высокомерия — ученик врага, а враг — учитель Голиафов, оба в делах ниже своих обещаний, на словах величавы и щедры, а в самой битве нетверды, бессильнее самых нерадивых.