Но, поднявшись вверх, когда миновал я хребет холмов, первый увидел и источник, и рассыпавшихся около него во множестве варваров. Встретив перед собою немилосердных врагов, не был я ни смущен неожиданностью, ни объят сильною боязнью, но, находясь между страхом и радостью, успокаивал себя размышлением о такой встрече и говорил сам себе: «Или найду у них сына и охотно останусь с ним в рабстве, наслаждаясь лицезрением любимого и тяготу рабства облегчая приятностью сего лицезрения, или буду убит и в этом найду конец терзающей меня печали».
Варвары, бросившись кучею, прибежали ко мне и, схватив меня, от задумчивости стоявшего как бы в онемении, повлекли безжалостно. Шедшие же со мною для отыскания воды, увидев врагов, когда сами не были еще ими видимы, тихо воротившись назад, с поспешностью совершали незаметное отступление: приклонясь к земле и ползя, как пресмыкающиеся, прикрыли тем бегство. А я, которого вязали, рвали, волокли (ибо каких несносных страданий не вытерпел я при этом?), вменял это ни во что и, терзаемый, не чувствовал, что со мною делается, но весь ум мой занят был отыскиванием сына: его старался найти, озирая все очами, которые всякое подобие принимали за самую действительность, часто из тени, по желанию своему, составляли вне себя облики. Ибо что ум представляет в воображении, то мечтательно думает видеть глазами, всему придавая тот облик, который занимает его собою по приверженности к искомому.
Немного прошло времени, пока сие происходило, и вот прибыли вооруженные из нашего полка и, появившись наверху холма, произвели большее смятение в варварах. Ибо, как скоро дан знак о прибытии их, ни одного из варваров не осталось на месте, но все пространство, незадолго до сего наполненное людьми, вдруг сделалось пустым. Каждый, поспешая спастись, предался бегству, не успев ничего захватить с собою, и торопился бежать, как бы гонимый паническим страхом.
При появлении наших, после прежней небоязненности, напала на них такая робость, что не оборачивали глаз на погоню из опасения быть схваченными, думая, что враги неотступно следуют сзади, извлекли мечи, некоторых бьют, многих умертвили, и шум, какой сами производили, приписывали нашествию противников, пока значительное расстояние, какое перебежали, не позволило им перевести несколько дух и не придало смелости оглянуться и посмотреть на преследующих. Так страх заставляет почитать предметы большими, делает, что представляются они в огромнейшем виде, нежели каковы действительно, потому что боязнь преувеличивает вещи сверх того, что они сами в себе.
Посему варвары бежали одни, оставив все, что было при них; пришедшие на их место из найденного извлекли большую пользу и остаток дня пробыли на сем месте. Потом, в следующий день отправясь в путь и четыре еще дня проведя в путешествии, пришли мы в стан, и послы, дав о сем знать, позваны были для представления Амману—так было имя царю варваров. Поднесши ему дары, получили от него благосклонный ответ, заняли шатер близ шатра его и пользовались великим благорасположением, пока, по тщательному дознанию, не приведено было в известность похищенное во время нашествия. И ими сделано это было в короткое время.
А у меня сильно трепетало сердце, при всякой вести приходил я в ужас. Во всяком (от чего бы то ни было) стуке слышал, казалось, тихий говор о том, что занимало меня; и уши приготовлены были к звукам известных слов, и ум ждал их как вестников, смотря, что возвестят: жизнь или смерть сына. Ибо, кто имеет нерешительное сведение о том, чем занят, и колеблется сомнением, тот, ни на чем не останавливаясь, приводится в волнение всяким представлением, пока ясное обнаружение истины не положит конца нерешительности недоумения и кружащуюся мысль не приведет в безмолвие.
Когда же приходили ко мне не совсем со светлыми лицами, поникшие взоры их принимая признаком нерадостного известия, говорил я: «Не имеете нужды и в словах, самый вид ваш извещает меня о бедствии, прежде языка вопиет о страдании, предвещая наружностию, что будет сказано словом. Не обманут меня обольстительные оговорки, не перехитрят близкие к вероятности рассказы. Вами придуман, может быть, приличный предлог к моему утешению, благовидною ложью прикрыта на время горечь истины.