Я не знаю, Земля кружится или нет,Это зависит, уложится ли в строчку слово.Я не знаю, были ли мо<ими> бабушкой и дедомОбезьяны, т<ак> к<ак> я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнцеИ жилу моей руки соединила обшая дрожь.Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!).Но я хочу, чтобы, когда я трепещу, общий трепет приобшился вселенной.И я хочу верить, что есть что-то, что остается,Когда косу любимой девушки заменить, напр<имер>, временем.Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня, Солнце, небо, жемчужную пыль.
Я переплыл залив Судака.Я сел на дикого коня.Я воскликнул:России нет*, не стало больше,Ее раздел рассек, как Польшу.И люди ужаснулись.Я сказал, что сердце современного русского* висит, как нетопырь.И люди раскаялись.Я сказал:О, рассмейтесь, смехачи*!О, засмейтесь, смехачи!Я сказал: Долой Габсбургов!* Узду Гогенцоллернам!Я писал орлиным пером. Шелковое, золотое, оно вилось вокруг крупного стержня.Я ходил по берегу прекрасного озера, в лаптях и голубой рубашке. Я был сам прекрасен.Я имел старый медный кистень с круглыми шишками.Я имел свирель из двух тростин и рожка отпиленного.Я был снят с черепом в руке*.Я в Петровске* видел морских змей.Я на Урале перенес воду из Каспия в моря Карские.Я сказал: Вечен снег высокого Казбека, но мне милей свежая парча осеннего Урала.На Гребенских горах* я находил зубы ската и серебряные раковины вышиной в колесо фараоновой колесницы.