Творения

Стало быть, Дарий есть, как сказано, закон естества. А Зоровавель есть созерцающий ум, исшедший от Дария, то есть от закона естества, оказавшийся превыше благоустроенности тварного бытия, подчиняющегося времени и месту, и воздвигающий лице ведующего расположения [души], соответствующее добродетели, к небу, то есть к высоте умопостигаемых сущностей, прямо против небесного Иерусалима, который постигается [лишь] мыслью. Я говорю о том Иерусалиме, стены которого написаны на руках Господних (Ис. 49:16) и в котором находится жилище всех веселящихся (Пс. 86:7). И именно туда происходит истинный исход пленников, взыскующих, согласно божественному Апостолу, жилище на небесах (2 Кор. 5:2⁾ . Вместе с великим Давидом они могут сказать: Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе (Пс. 136:5–6). Здесь он называет «десницей» духовное делание, [проявляющееся] в божественных и достохвальных [добродетелях], а «языком, прилипнувшим к гортани» — ведующее действие разума в нас, вследствие неведения прилипнувшее к глотке, то есть к страсти, вставшей комом в горле, а поэтому мешающей устремляться к неизреченным благам и вкусить благость Господню (Пс. 33:9; 1 Петр. 2:3).

Если же Зоровавель поспешает вывести логосы из времени и естества [и привести их] в Иерусалим, [то это означает] либо поспешание нашего созерцающего ума, либо [поспешание] Слова — Творца, Который ради нас и в нас стал подобным нам; Он для того стал человеком, чтобы через [Свое] Воплощение возвести к Себе тех, кто изверг себя из жизни и бесстрастия в страсти и смерть плоти. И их, разумеется ставших, насколько это допустимо, близкими Ему, Он выводит вместе с Собой [из плена] и приводит в небесный Иерусалим. Писание, символически приукрашивая это, сравнивает их с упомянутыми видами и числами [людей и животных]. Ибо всякий боголюбивый и праведный человек, восходя умопостигаемым образом к горнему Иерусалиму, восполняет [собой] названные числа различных видов, сводя в полноту единой добродетели и ведения логосы каждого вида и числа.

Об этом ясно свидетельствует место Писания, предложенное нам для рассмотрения, где говорится: Вси же бяху от Исраиля, от двенадесяти лет и выше, кроме рабов и жен, четыредесятъ три тысящы, триста шестьдесят. Превосходна точность словес [Святого] Духа! Ведь здесь отмечается, что никто из исшедших из Вавилона (под ним я понимаю смешение века сего) в Израиль, число которых названо, не был ниже двенадцати лет. Таким образом, Писание таинственно показывает, что только тот, кто оказывается превыше чувства и времени (их обозначает число двенадцать, состоящее из пяти — цифры, указывающей на чувства, и семи — цифры, указывающей на время) и пресекает связь души с ними, исходит из смешения их, устремясь к горнему граду и имея, кроме рабов и рабынь, сорок три тысячи триста шестьдесят.

«Рабы» же, вероятно, суть помыслы естественных, безукоризненных и независящих от нас страстей. А «жены» суть представления, естественные желания и наслаждения, которые не служат укором тем, кто ими обладает, поскольку они являются необходимым следствием естественного стремления. Ибо естественное наслаждение производит, даже если мы этого и не хотим, вкушенная пища, облегчающая [острую] потребность в ней, и питие, отражающее докучающие нападки жажды, и сон, освежающий истощившуюся бодрствованием силу, — и всё другое естественное в нас, необходимое для поддержания [нашей] природы и полезное для стяжания добродетелей ревнующим о ней. И хотя они не причисляются к «мужам», тем не менее выводятся вместе со всяким умом, убегающим от смешения греха, дабы через них не остаться ему в рабстве зависящих от нас противоестественных страстей, достойных порицания и не имеющих в нас никакого другого начала, кроме движения естественных страстей. Они не причисляются к [мужам], потому что страстям, поддерживающим [наше] естество для здешней жизни, не присуще переходить вместе с нами в жизнь бессмертную и присную.