Творения

Вы же, о Павла и Евстохий, поскольку усердно стремитесь проникнуть в еврейские книгохранилища и поддерживаете состязания переводчиков, держа еврейскую книгу Эсфири, рассмотрите в нашем переводе каждое слово, дабы видеть, что я ничего не умножил добавлением, но перевел еврейскую историю на латинский язык так, как она записана на еврейском. Мы не стремимся к похвалам человеческим и не страшимся хулы. Стараясь угодить Богу, мы нимало не боимся человеческих угроз, «ибо рассеет Бог кости тех, кто желает угодить человекам» и, по слову Апостольскому, «не могут быть рабами Христовыми».

NB: После 10, 3 в тексте перевода стоит: «То, что имеется в еврейском, я изложил здесь с полною искренностью. То же, что следует далее, я нашел в распространенном издании, на греческом языке и греческим письмом, и все же по окончании книги прилагается эта глава, которую мы, по нашему обыкновению, отмечаем галочкой». Затем, после последнего, 5–го, стиха 12–й главы: «Доселе вступление. То, что идет следом, мы нашли только в распространенной (vulgata) книге, где написано: «И расхитили их добро или имущество»".

9. К Книге Иова

Я принужден отвечать за каждую книгу божественного Писания моим противникам, вменяющим мои переводы в презрение к Семидесяти толковникам, как будто у греков Аквила, Симмах и Феодотион не переводили когда дословно, когда по смыслу, когда соединяя оба эти рода перевода, и будто не весь свод Ветхого Свидетельства Ориген разделил обелой и астериском, прибавляя либо от себя, либо от Феодотиона к старому тексту, указывая, что прежде этого не было. Посему пусть научатся мои гонители принимать целиком всё, что приняли частями, или пусть мой перевод исцарапают своими астерисками. Ибо не может быть того, чтобы приняв многие вставки, не признавать, что в иных местах эти вставки ошибочны, особенно в книге Иова, из коего пропадет большая часть, если отнять всё, отмеченное астериском. Так обстоит дело именно у греков. Кроме того, у латинян уже были семьдесят или восемьдесят стихов, изданных до того, как мы недавно издали перевод под астериском и обелою, и эта книга, обрезанная, разодранная, исковерканная, являет свое безобразие читающим ее публично.

В этом же переводе я не следую никому из древних толковников, но еврейскому, арабскому, и иногда сирийскому языку, где буквально, где по смыслу, где согласуя то и другое. Ибо у евреев эта книга считается неясною и сомнительною, тем, что греческие риторы называют eschmatismenoV, т. е. когда говорится одно, а делается другое, как, когда хочешь угря или маленькую мурену удержать руками, но чем сильнее ты их сжимаешь, тем быстрее они выскочат. Я помню, что для того, чтобы понять эту книгу, я нанимал за деньги учителя из иудеев, почитавшегося у них одним из первых; и не знаю, много ли я приобрел от его учений, но знаю одно, что я не мог перевести того, чего не усвоил.

От начала тома до слов Иова еврейское повествование изложено прозою. Далее же от слов Иова до самого конца книги, где говорится «Посему я сам себя укоряю и несу покаяние в пепле и прахе» — гекзаметр, сочетающийся с дактилем и спондеем, а также с иными размерами из–за особенностей языка, различающимися количеством слогов, но не их долготою. Это дает особый сладкий и звучный ритм, понятный скорее знатокам законов стихосложения, чем простому читателю. Небольшой же остаток от вышеназванного стиха до самого конца книги изложен прозою. Если же кому–нибудь это кажется невероятным, а именно то, что у евреев на манер нашего Флакка или греческих Пиндара, Алкея и Сафо Псалмы и Плачи Иеремии и все вообще Песнопения Писаний изложены стихотворным размером, пусть он читает Филона, Иосифа, Оригена и Евсевия Кесарийского и на основании их свидетельств убедится в том, что я говорю правду.