Творения

21. В не меньшей степени великой обязанностью добродетели является забота и опека сирот, вдов, покинутых и нуждающихся в помощи. Именно это предписывает божественный всеобщий закон, так что все добрые судьи считают своим долгом, следуя природному человеколюбию, поддерживать таких людей и стараться им помочь. 22. Воистину, такие поступки свойственны нам [в наибольшей степени], т. е. тем, кто услышал закон и слова самого Наставника — Бога. В самом деле, хотя те [философы] и знают, что справедливый человек по своей природе заботится о лишенных, но не понимают, почему так происходит. 23. Ведь Бог, чья снисходительность непреходяща, для того повелел поддерживать и защищать вдов и сирот, чтобы забота и сострадание о своих близких не удерживали никого от готовности принять смерть за справедливость и веру; чтобы всякий безотлагательно и решительно шел на смерть, зная, что близких своих он оставляет Богу и тем всегда будет оказана помощь. 24. Помогать и оказывать поддержку больным, у которых нет близких, которые бы им могли помочь, также является проявлением высшей человечности и великим делом. Кто делает это, тот приносит живую жертву Богу и то, что на время дает другому, получит навечно от [Всевышнего] Бога.

25. Последняя и великая обязанность благочестия — погребение чужеземцев и бедняков. Те же учителя добродетели и справедливости совершенно не касаются этого. В самом деле, этого долга не могут видеть те, кто все должные поступки измеряют полезностью. 26. Ведь в отношении прочих обязанностей, которые были названы выше, хотя они и не видели точной разницы [между ними], все же, поскольку обнаруживали в них нечто полезное, были недалеки от истины, словно удерживаемые неким веянием правды. Эту же обязанность, поскольку ничего полезного [для себя] в ней не видели, они обошли молчанием. 27. Немало было даже тех, кто погребение [чужеземцев] считал излишним и кто говорил, что нет ничего плохого в том, чтобы оставить человека непогребенным и брошенным. Нечестивую их мудрость не только отверг весь род человеческий, но и божественные голоса [пророков], которые повелевают совершать эти погребения. 28. Хотя те философы не дерзнули говорить, что погребать не нужно, однако, если вдруг погребения не происходило, они говорили, что в этом нет ничего плохого. В этом вопросе они выступали не столько учителями, сколько утешителями, чтобы мудрый муж не счел бы себя несчастным, если вдруг это с ним случится. 29. Мы же говорим, что мудрец должен это не переносить стойко, а сам обязан это делать. Итак, мы не будем теперь рассуждать, полезно ли погребение или нет, но даже если бы оно было бесполезным, как полагают те философы, все же его следует совершать хотя бы ради того только, чтобы в глазах людей хорошо и по — человечески выглядеть. Ибо душа открывается [в делах], и [ясно] определяется [ее скрытое от взоров] намерение. 30. Итак, мы не допускаем, чтобы образ и подобие Божие оставалось брошенным на съедение зверям и птицам, но предаем его земле, из которой он был создан. И сколь угодно [часто] мы будем исполнять в отношении чужого человека долг его близких, место которых, когда их нет, займет [наше] человеколюбие. И где бы ни погибал человек, там, полагаем мы, требуется наш долг. 31. В чем же больше справедливости, как не в том, чтобы то, что мы совершаем, движимые любовью, в отношении своих родных, совершали бы в отношении и других людей, следуя человеколюбию? Это гораздо вернее и правильнее, поскольку совершается уже не для человека, который ничего не чувствует, а единственно для Бога, самая дорогая жертва для Которого — праведный поступок.