Творения

В тех же беседах [ [101]], помнится, я рассказывал одно событие, которое засвидетельствовал во время самого рассказа моего пресвитер мой Специоз, знавший это событие. В то время, когда я вступал в монастырь, некоторая старица по имени Редемпта, посвященная в монашеский образ в этом городе, жила подле церкви Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. Она была ученицею Герундины, которая, украшаясь многими добродетелями, проводила, говорят, пустынническую жизнь на горах Препестинских. У этой Редемпты были две ученицы в монашестве: одна по имени Ромула, а другая, которая теперь еще жива, знакома мне в лицо, но не известна по имени. Три сии женщины, обитая в одном доме, проводили жизнь бедную внешними средствами, но богатую добродетелями. Ромула, о которой я сказал, превосходила другую соученицу свою великими заслугами жизни. Она была удивительно терпелива, в высшей степени послушна, молчалива и очень прилежна к молитве. Но весьма часто те, которых люди почитают уже совершенными, в очах Небесного Творца имеют еще некоторые несовершенства, подобно как часто мы, неопытные люди, рассматриваем еще не совсем обделанные печати и хвалим, как уже оконченные, тогда как художник, хотя и слышит похвалы им, не перестает еще обделывать и усовершать их. Нечто подобное случилось и с Ромулой. Она поражена была телесною болезнию, которую врачи называют параличом. Много лет Ромула лежала в постели, лишенная почти всякого движения членов; но и такие страдания не доводили ее до нетерпения. Напротив, самые болезни тела служили для нее средством к умножению добродетелей; тем прилежнее она молилась, чем менее имела силы делать что–нибудь другое. В одну ночь вдруг она стала звать вышеупомянутую Редемпту, которая обеих учениц своих воспитывала вместо дочерей: «Матушка, иди, матушка, иди сюда». Редемпта немедленно встала и пошла с другой ученицей ее, как обе они и многие рассказывали об этом событии, и я в то же время слышал о нем. В самую полночь они находились при постели Ромулы; вдруг снизшедший с небес свет наполнил всю ее келлию и сиял таким блеском, что поразил сердца присутствующих невыразимым страхом; все тело их, как после сами они говорили, оцепенело от ужаса, и они оставались неподвижными. Потом послышался шорох, как бы от какой–нибудь большой толпы людей; дверь келлии стала сотрясаться, будто в нее толкалась толпа входящих; они чувствовали, как говорили, присутствие вошедших; но от необыкновенного страха и света не могли видеть, потому что и страх, и самая ясность такого света поражали и закрывали им очи. За сим светом тотчас распространилось необыкновенное благоухание, так что приятность запаха успокоила их души, пораженные сиянием света. Но когда они не могли сносить силы такого света, Ромула начала ласковым голосом утешать находившуюся при ней и дрожащую Редемпту, наставницу ее в добродетелях, говоря: «Не бойся, матушка, я еще не умираю». Много раз повторила она слова сии, и свет, низшедший с небес, стал мало–помалу исчезать, но запах, явившийся после него, оставался. Так прошел другой и третий день, а запах, разлившийся в келлии, все еще оставался. В четвертую ночь она снова позвала свою наставницу и, по приходе ее, попросила и приняла Св. Причастие. Ни сама Редемпта, ни другая соученица больной не отходили от постели ее, — и вот внезапно на площадке пред дверью ее келли устроились два хора поющих и, как рассказывали, из звука голосов можно было узнать два различных пола: мужчины пели псалмы, а женщины вторили. Во время небесного отпевания пред дверьми келлии св. душа Ромулы разрешилась от тела. Когда она возносилась на небо, то чем выше возлетали хоры поющих, тем слабее слышалось псалмопение, доколе не исчезли, наконец, и звуки псалмопения, и благоухание.

Глава шестнадцатая. О кончине монахини Тарсиллы