Творения и Гимны

Господь наш Иисус Христос ублажает не того, кто учит только добрым делам, но того, кто прежде творит их, и потом научает им и других. Ибо говорит в св. Евангелии: иже сотворит и научит, сей велий наречется в царствии небеснем (Мф. 5:19). Почему и божественные отцы Церкви нашей ни словом, ни писанием не учили никакому добру, котораго не делали бы сами прежде, чем учить о нем. И те, которые слушают таких учителей, бывают более готовы на то, чтоб подражать им в добром: потому что не столько пользуют их слова, сколько пользуют дела, которыя побуждают их делать и себе подобное же. Но горе нам, братия мои, что до такой великой дошли дерзости мы, монахи, что беремся пасти словесных овец Христовых, не имея благодати Христовой, и всячески домогаемся получить степень апостольскую (увы мне, треокаянному!), для довольства и упокоения тела, для выгод и чести человеческой, и даже за деньги покупаем сие достоинство апостольское, ни Бога не боясь, ни человеков не срамляясь. Хотя ни один человек не дерзнет приблизиться к царскому престолу без воли царя, хотя никто из неученых не посмеет взять на себя чин грамматика, или ритора, хотя никто из неграмотных не согласится быть чтецом; но мы не таковы, и не смотря на такие примеры, ищем и берем на себя достоинство Апостольское, не имея благодати Апостолов и не видя в себе плодов благодати Святаго Духа. И как допускаем мы себя даже подумать только о такой великой дерзости? Скажите мне, возлюбленные, — если бы этот великий и многолюдный город, Константинополь разумею, встретив какого–либо человека странняго, который никогда не входил в царския палаты и котораго не знает ни царь, ни царские люди, стал просить его, говоря: мы делаем тебя меченосцем царевым, входи ты один в царския палаты и говори царю о нашем благе и проси его сделать для нас то и то; то странний тот человек захотел ли бы принять предлагаемое ему достоинство, и пришло ли бы ему даже на ум, что он сможет делать такия дела? Все мы наверно в один голос скажем, что он никогда не поступил бы так, даже тех, которые предложили б ему это, осудил бы, обозвав их безсмысленными и сумасшедшими, и никак не согласился бы принять сказанное достоинство, видя, что оно доставило бы ему не честь, а скорее безчестие и царское наказание. Итак, если в человеческих делах не можем мы поступать так; то какже не страшимся мы и не трепещем брать на себя Апостольское достоинство с такою дерзостию, приближаться к неприступному свету Царя царствующих, Бога, и становиться посредниками между Богом и человеками? Или считаем такое покушение малым и ни во что ставим как ничтожное? Увы мне, братия мои! Страшно подумать, до какого крайняго дошли мы ослепления и нечувствия, что даже не знаем, сколь великия и страшныя дела соглашаемся брать на себя. Ибо если бы знали, то никогда не могли бы дойти до такой дерзости, чтоб шутить божественным и являть больший страх и большую честь земному, чем небесному Царю Христу.