Это пожелал я написать вам, братия мои, не для того, чтоб стяжать славу и быть прославленным от людей. Да не будет! Ибо такой человек безумен и чужд славы Божией. Но написал для того, чтоб вы увидели и познали безмерное человеколюбие Божие и то, сколь легко бремя заповедей Спасителя нашего Бога, и, напротив, сколь велико и несравненно воздаяние благости Его: познав же это, чтоб или возжелали улучить и себе любовь Его, или убоялись и вострепетали, как вечной смерти, лишения оной. При этом и для того пожелал я написать о всем сказанном, чтоб вы познали высоту смирения и знак совершенной любви. Еще и для того, чтоб вы познали и дело снисшествия Божия и дар божественной Его благодати, т. е., эту мену, какую сделал Он с нами человеками, прияв человечество и дав вместо его Божество; чтоб познали дивный образ возстановления нашего и то, как живут восхотевшие веровать в распеншагося Христа, те, то есть, которые восподражали Его послушанию и смирению и решились, отвратясь от худшаго, устремиться к лучшему, от греха к добродетели, от земнаго к небесному, от плотскаго к духовному, от человеческаго к божественному; и еще чтоб увидели, как изменяются те которые оставляют все по любви к возлюбившему нас Богу, и однакож не лишаются ничего ни из настоящаго, ни из будущаго, — т. е. как омраченные входят дивно в свет, приближаясь к великому свету, и как они соединяясь с горним, поставляются богами и над дольним, как это было в древнее время с Моисеем, — как находясь среди всех, не оскверняются нисколько сообращением с ними, и благотворя ближним, не терпят никакого ущерба в добре, но оказывая милость другим, сами получают больше, чем дают, — особенно когда по человеколюбию делаются подобными человеколюбивому Богу; — как они смиряются по мере того, как возвышаемы бывают и как возвышаются по мере того, как смиряются; лишаются всего необходимаго в жизни по смирению, — и не терпят никакого лишения, будучи питаемы вечною жизнию святой любви.
Се, открыл я вам таинства, которыя были сокрыты во мне; ибо вижу, что близок конец жизни моей. Я желал дать вам увидеть и познать и образы покаяния, и первыя ступания новоначальных, и успехи средних, и меры совершенных, и расположить вас подражать, если не хотите другому кому, то мне духовному отцу своему, породившему вас духовно, возлюбившему вас от всей души, воздоившему вас млеком слова Божия, напитавшему хлебом животворящим всяческая и показавшему, как шествовать путем спасительных заповедей Бога, — Коему подобает всякая слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Главы богословские и деятельные
1. Вера есть (быть готову) умереть Христа ради за заповедь Его, в убеждении, что такая смерть приносит жизнь, — нищету вменять в богатство, худость и ничтожество в истинную славу и знаменитость, и в то время как ничего не имеется, быть уверенным, что всем обладаешь, — особенно же (она есть) стяжание неизследимаго богатства познания Христа и взирание на все видимое, как на прах или дым.
2. Вера во Христа есть не то только, чтоб небречь о приятностях жизни, но и то, чтоб терпеливо и благодушно переносить всякое находящее искушение, в печалях, скорбях и неприятных случайностях, пока возблаговолит Бог призреть на нас, — подражая Давиду, который говорит:
3. Предпочитающие в чем либо родителей своих заповеди Божией веры во Христа не имеют. Конечно, и собственная совесть их обличает их в таком неверии, если только совесть жива в них. Ибо истинно верующих отличительный знак есть ни в чем никогда не преступать заповеди великаго Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.
4. Вера во Христа, истиннаго Бога, раждает желание вечных благ и страх мучений; желание же сих благ и страх мук приводят к строгому исполнению заповедей, а строгое исполнение заповедей научает людей глубокому сознанию своей немощности; это сознание истинной немощности нашей раждает память о смерти; кто же возымел сию память сожительницею себе, тот преболезненно взыщет узнать, каково будет ему по исходе и удалении из сей жизни; а кто тщательно старается узнать о будущем, тому прежде всего надлежит лишить себя настоящаго (т. е. благ и вещей мира сего). Ибо обладаемый пристрастием к чему либо из сего последняго, даже самому ничтожному, не может стяжать совершеннаго познания о том первом. Даже когда бы, по смотрению Божию, вкусил он сколько нибудь такого познания, то — если тотчас не оставит того, пристрастием к чему одержим, и не предастся всецело стяжанию сего единаго познания, не позволяя себе даже думать о чем либо другом кроме его, — взято будет от него и это познание, какое мнится он имети.