Творения. Книга первая

Соображая все это и подобное рождается мысль: нельзя ли дозволить родителям, особенно живущим вдали от училищ воспитывать детей своих у себя дома даже дотоле, пока они могут поступить в среднее отделение Семинарии т. е. обучать их всем тем предметам, коим обучают у нас в училищах и в первом отделении Семинарии включительно?

Кто же будет обучать их?

Кончившие Семинаристы, которым для этого присвоить все права домашних наставников. Сумма, которая платится в городах за содержание 3–4-х учеников мне кажется будет более нежели достаточна на жалованье преподавателю. Благонамеренные отцы, конечно, лучше согласятся платить наставнику дома, нежели пускать детей своих в городах на волю Божию. Только в этом случае надобно постановить известные правила, по которым должны быть принимаемы таковые домашние воспитанники в Семинарии. Приглашение в наставники, а равно и увольнения от сей должности надобно предоставить самим родителям без всякого вмешательства училищного и других начальств. Это заставить может преподавателей вести себя как следует; иначе они могут потерять место и с ним свою репутацию; а родителям дастся возможность иметь лучших наставников. — Развивать эту мысль далее и представлять всю выгоду от таковых учреждений я не стану. Не знаю, как покажется; но мне представляется и удобоисполнимою, и полезною, и выгодною как для казны, так и для родителей и для самих воспитанников.

ХLII. Духовное Завещание Митрополита Иннокентия [40]

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. — Хотя состояние здоровья моего весьма удовлетворительно при моих летах; но зрение мое мало-помалу ослабевает и грозит слепотою, и потому я, пока еще могу видеть что пишу, рассудил изложить на бумаге мое последнее завещание, которое, конечно, должно иметь свою силу не прежде моей смерти.

Прежде всего воздаю благодарение Господу Богу моему, выну благодеющему мне и хранившему меня во всех путях моих!

1) Затем прошу и умоляю всех и каждого, кого я оскорбил, или огорчил, или изобидел словом или делом, простить меня всецело и навсегда ради Спасителя нашего, а также и я о Нем же прощаю всецело и навсегда всех и каждого, кто когда-нибудь огорчил или оскорбил или изобидел словом или делом, а также прощаю и долги тем, кто не в состоянии, без обременения себя, заплатить их.

2) Грешное тело мое похоронить в Сергиевой Лавре, на общем братском в ограде кладбище, разумеется, если я помру числясь настоятелем оной; иначе — похоронить, где будет угодно властям.

3) Прошу и умоляю не говорить никаких речей ни прежде, ни во время, ни после погребения моего. Если и при тусклом свете Истины, коим я водился в жизни моей, мне тяжело было слышать похвальный речи и приветствия; то как я должен буду мучиться там, где — Сама Истина, слыша похвалы незаслуженные. Но если кому будет угодно сказать слово в общее назидание, то прошу такового сказать слово из текста: «От Господа исправляются человеку пути его», с указанием на меня, кто и где я был — кем и где я скончался, — во славу Богу, но без всяких мне похвал.

4) Над телом моим не воздвигать никаких памятников, кроме простой чугунной плиты с самой простою и краткою надписью.

5) Все имущество, какое от меня останется и в чем бы оно ни состояло, передать единственному наследнику и сыну моему, протоиерею Гавриилу Вениаминову. И не одна из дочерей моих или их детей не имеют права требовать от него что-либо из имения моего.

6) Из панагий, какие останутся, одну — Благовещения Пресвятой Богородицы на камне — передать в кафедральный Собор Благовещенский, что в городе Благовещенске, на Амуре; другую, — Знамения Пресвятой Богородицы, на таком же камне — в кафедральный собор в бывших Русских колониях в Америке.

7) Настольные часы завещаю внуку моему Иоанну, а золотые карманные — Евсевию Вениаминовым[41]. Из наличных денег, какие останутся, до пятисот рублей раздать детям сестер моих и родным моей матери, по усмотрению наследника моего.