Творения. Книга вторая

В бытность мою в Стахине (1837), когда я совершал литургию вне крепости, Колоши, по предварительному моему приглашению, собрались в числе 1500 и, окружив место священнодействия, смотрели на служение наше во все продолжение его с любопытством и большим вниманием и благопристойностью, достойной и не дикаря. После того я отправлял еще раз литургию на том же месте и обряд погребения на кладбище, и Колоши смотрели с тем же вниманием и даже уважением на совершение нашего служения и держали себя так же благопристойно, как и в первый раз. Во время последнего обряда случилось, что двое Колош, идучи в лесу и совсем не видя меня, затянули свои песни; но Тоэн тотчас послал сказать им, чтобы они перестали, и те, узнав причину, почему им запрещают петь (таковых запрещений они никогда не слыхивали), тотчас перестали. После отправления служб и при посещении их меня и прощании моем с ними, я не упускал случая сказать им какую-нибудь Евангельскую истину, и всякий, кто имел случай слушать меня, слушал со вниманием и любопытством: один Тоэн, при прощании, сделал мне даже вопрос: что будет там, по смерти, тем людям, которые здесь делают добро? Такой вопрос и от такого дикаря меня весьма порадовал, и потому все, что только мог я передать ему чрез толмача, объяснил ему в удовлетворение его любопытства[7].

По возвращении моем из Стахина я провел и несколько вечеров в беседах с Колошами, живущими подле крепости Ново-Архангельской, в их собственных жилищах, расспрашивая и рассказывая им все, что можно, и, скажу по справедливости, они всегда и везде слушали меня с охотой и принимали с радушием: каждый семьянин хотел, чтобы я посетил и его, но посетить всех мне не удалось. В доказательство радушного приема их, я приведу один случай, бывший со мной. Однажды вечером я нечаянно пришел в юрту более знакомого мне Колоша, и в то время огонь, который у них обыкновенно бывает по средине юрты и горит почти целую ночь, был самый плохой, потому что были сыры дрова. Один молодой Колоша, долго хлопотав об огне, наконец вскочил с места, взял крышку со своего ящика (очень хорошо сделанную по их вкусу и очень недешевую между ними,) и расколов ее, положил в огонь для растопки. На вопрос мой: «зачем он портить такую вещь и напрасно» он сказал: «ничего, я сделаю после новую».

Здесь я должен еще рассказать случай, убеждающий в том, что все добрые предприятия человека совершаются не иначе, как по воле Провидения и не иначе, как в назначенное им время, и как часто Провидение, не только обыкновенные случаи, но даже и слабости наши, употребляет ко благу.

В числе целей при поселении моем в Ситхе была и та, чтобы попытаться поговорить с Колошами об истинной вере. Хотя я прибыль в Ситху в конце 1834 года, однако ж в ту зиму не успел даже ознакомиться с Колошами, потому что другие дела (Алеутские) не позволяли мне ими заняться: летом они обыкновенно разъезжаются по разным местам за рыбными промыслами и проч., осенью же 1835 года я не мог скоро приняться за это, по причинам также довольно уважительным; но зимой я уже непременно хотел приступить к делу; и по первому моему слову Начальник Колонии, г. Купреянов с готовностью и усердием, предложил мне все пособия и средства к тому, так что мне стоило только начать; но разные обстоятельства и случаи, впрочем самые маловажные, и даже иногда, скажу откровенно, какое-то нежелание и неохота удерживали меня и заставляли откладывать мое намерение день ото дня, так что мне стало уже стыдно самого себя; а между тем подоспел праздник Рождества Христова. Я даль себе, напоследок, твердое обещание непременно по окончании Святок, т. е. 7 или 8 января, начать свое дело — и кто не подивится судьбами Провидения, З или 4 января вдруг появилась у Колош оспа и прежде всех в той самой юрте, с кокорой мы думали начать наши посещения. Если бы я поспешил приступить к моим беседам с Колошами до появления оспы, тогда, наверное, они всю 6еду и вину их гибели возложили б на меня, как на Русского шамана. или колдуна, который напустишь на них такое зло, и тем более, что до меня нога Русского Священника почти не касалась их порога, не только с намерением благовествования мира, но даже и из простого любопытства. Последствия такого неблаговременного посещения моего были бы ужасны: весьма естественная вражда против Русских, которая уже почти исчезала, могла бы ожить снова; я мог бы быть убить ими, как первая причина их беды, но это еще ничто в сравнении с тем, что могло бы быть далее, а именно: посещение мое Колош пред оспой могло бы сделать то, что, вероятно, еще даже на полстолетья заградило бы дорогу благовестникам Слова, на которых Колоши всегда смотрели бы как на злых вестников гибели и смерти.