Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. Богословские и аскетические трактаты

Однако возникает достаточно деликатная проблема эволюции отношения преп. Максима к этой ереси. Георгий Решайнский указывает на два главных тезиса его учения. Первый гласит, что нельзя прибавлять «распныйся за ны» («распятый за нас») к «Трисвятому», а второй — что во Христе два действия, две воли и два ума, то есть все двойственно, за исключением лица. Прежде всего, обращает на себя внимание первый тезис. Он является отзвуком споров вокруг так называемого «теопасхизма», которые возникли в Церкви еще в V в.[151]. Приставка к «Трисвятому» органично связана с «теопасхистской формулой» («Один из Святой Троицы пострадал во плоти»), восходящей к св. Кириллу Александрийскому. После жарких дебатов в первой половине VI в. она была усвоена православной христологией благодаря усилиям «скифских монахов» и других «неохалкидонитов»[152]. Сложнее обстояло дело с указанной приставкой. У некоторых сирийских христиан в V в. сложилась литургическая практика обращения «Трисвятого» к Господу, то есть ко второму Лицу Св. Троицы (причем не только среди монофизитов, но и среди православных), и они прибавляли к данной молитве «распныйся за ны»; другие же обращали эту молитву ко всей Св. Троице и поэтому считали данную прибавку чистейшим «теопасхизмом». Между сторонниками различных пониманий «Трисвятого» разгорелась борьба, оканчивавшаяся в V-VI вв. порой и открытыми стычками. Она перекинулась и в Константинополь, где господствовал обычай обращения «Трисвятого» только ко Св. Троице; поэтому, когда монофизитские монахи из Сирии и Палестины, пользуясь покровительством двора, пытались внедрить указанную приставку в богослужение константинопольских церквей, то население столицы подняло бунт, приведший к низложению патриарха Македония и чуть не стоивший трона императору Анастасию[153]. Однако в самой Сирии споры не утихли. Это видно из одного сочинения патриарха Ефрема Антиохийского к некоему Зиновию, схоластику из Эмесы, который объяснял свой разрыв с православной Церковью именно неправильным толкованием «Трисвятого». Характерна позиция самого Ефрема: «жители Востока», по его словам, возносят это славословие Господу нашему Иисусу Христу, а поэтому, прибавляя «распныйся за ны», нисколько не согрешают; «жители же Византии и Запада» соотносят славословие с «высочайшим и всесвятым Источником Благости — единосущной Троицей», а поэтому, чтобы «не приписывать Ей страдания», избегают названной приставки. Еще Ефрем говорит, что «во многих провинциях Европы» вместо «распныйся за ны» добавляют: «Святая Троица, помилуй нас». Последняя прибавка более приемлема, по мнению просвященного архиерея, ибо яснее обнаруживает «намерение людей благочестивых». Тем не менее, Ефрем занимает примирительную позицию: ереси в данных расхождениях он не видит и считает, что ни одна из «партий» не должна подвергать насмешкам другую[154]. Подобное снисходительное и мягкое отношение безупречно православного отца Церкви к разномыслиям относительно «Трисвятого» показывает, что окончательного решения в Сирии (и вообще на Востоке) споры о приставке к нему в VI в. еще не обрели.

Судя по всему, данные споры с новой силой разгорелись в VII в., о чем свидетельствует упомянутое послание св. Софрония Аркадию Кипрскому. В нем святитель обрушивается с гневом на «теопасхизм» монофизитов, употребляющих приставку к «Трисвятому», которое, по его мнению, можно возносить только ко Св. Троице[155]. Преподобный Максим, как это ясно из сирийской биографии и из его антимонофизитских сочинений, полностью разделял точку зрения своего учителя и духовного наставника. Но, несомненно, существовала какая-то внутренняя связь между данными спорами и спорами о «действиях» во Христе. Источники умалчивают о ней, и здесь можно строить только предположения. Вероятно, глубинная связь двух христологических вопросов заключается в том, что указанная приставка чрезмерно акцентировала Божество Господа в ущерб Его человечеству. Она содержала в себе определенную двусмысленность: можно было понимать, что распят был Бог, а не человек. Хотя монофизиты относили «распныйся за ны» ко второму Лицу Св. Троицы[156] и утверждали, что воплотившийся Бог Слово пострадал за нас в Своей плоти[157], но эта двусмысленность не исчезала. А подобный чрезмерный акцент на Божестве Христа имел следствием умаление Его человеческой природы и присущего ей «действия». И св. Софроний, и преп. Максим тонко уловили данную связь двух вопросов, а поэтому считали, что для православных неприемлемо употребление прибавления к «Трисвятому». Видимо, относительно этой проблемы и возникли богословские дебаты на Кипрском соборе.