Творения, том 1, книга 2

6. Где же те, которые говорят, что и Христос называется Сыном и мы называемся сынами, и, основываясь на одинаковости названия, стараются низвести Его до нашего уничиженного состояния? Вот "агнец" и "агнец" - одно название, но беспредельное различие между тем и другим существом. Поэтому, как здесь ты не думаешь о равенстве, слыша одинаковое название, так точно и там, слыша названия "сына" и "сына", не низводи Единородного до своего ничтожества. Впрочем, для чего говорить об очевидном? Если бы молитва Его относилась к Божеству Его, то Он оказался бы опровергающим самого Себя, противоречащим и несогласным с самим Собой. Здесь Он говорит: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия", и колеблется и уклоняется от страдания (Матф. 26:39); между тем в другом месте, сказав, что Сыну человеческому надлежит преданным быть и пострадать, и, услышав слова Петра: "будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою", так сильно укорил его, что сказал: "отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божье, но что человеческое" (Матф. 16:22-23). Хотя не задолго перед тем Он похвалил Петра и назвал блаженным, однако теперь назвал его сатаной, не для того, чтобы огорчить апостола, но желая показать этой укоризной, что сказанное Петром было не согласно с Его волей, но противно ей столько, что сказавшего это, хотя то был сам Петр, Он не замедлил назвать сатаной. Также и в другом месте Он говорит: "очень желал Я есть с вами сию пасху" (Лук. 22:15). Почему Он говорит: "сию пасху", тогда как и прежде праздновал этот праздник вместе с ними? Почему? Потому, что за ней следовал крест. И еще: "Отче! прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя" (Иоан. 17:1); и во многих других местах мы видим, что Он предсказывал свои страдания и желал, чтобы они исполнились, и что для них Он и пришел. Почему же здесь Он говорит: "если возможно"? Он показывает нам немощь человеческой природы, которая нелегко решается расстаться с настоящей жизнью, но уклоняется и колеблется по причине изначала внедренной в нее Богом любви к настоящей жизни. Если и после всех таких слов Его некоторые осмелились сказать, что Он не принимал плоти, то чего они не сказали бы, если бы не было сказано ничего подобного? Там Он, как Бог, предсказывает о Своих страданиях и желает, чтобы они были, а здесь, как человек, избегает их и уклоняется. Что Он добровольно шел на страдания, это видно из слов Его: "имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее: никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее" (Иоан. 10:18). Как же Он говорит: "впрочем, не как Я хочу, но как Ты"? Но удивительно ли, что прежде распятия на кресте Он так тщательно уверял в действительности Своей плоти, если и после воскресения, увидев неверующего ученика, Он не отказался показать ему Свои раны и язвы от гвоздей, дозволил осязать рукой эти раны и сказал: "осяжите Меня и рассмотрите; ибо дух плоти и костей не имеет" (Лук. 24:39)? Поэтому и в начале Он не воспринял человеческой плоти в возмужалом возрасте, но благоволил быть зачатым, и родиться, и питаться молоком, и столько времени пребывать на земле, чтобы и продолжительностью времени и всем прочим удостоверить людей в том же самом. Часто и ангелы и сам Бог являлись на земле в человеческом образе; но видимый образ был не истинным телом, а приспособлением; поэтому, чтобы ты не подумал, что и явление Христа таково же, каковы были те явления, но чтобы ты несомненно верил, что это было истинное тело, Он и был зачат, и рожден, и воспитан, и положен в яслях не в доме каком-нибудь, а при гостинице, в присутствии множества людей, чтобы рождение Его было всем известно. Поэтому Он и пеленался; поэтому и пророчества издревле предсказывали, что Он не только будет человеком, но будет и зачат, и рожден, и воспитан, как свойственно детям. Об этом Исаия взывает так: "се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил. Он будет питаться молоком и медом" (Иса. 7:14-15); и еще: "младенец родился нам - Сын дан нам" (Иса. 9:6). Видишь ли, что пророки предсказывали и о младенческом Его возрасте? Спроси же еретика: неужели Бог боится, уклоняется, колеблется и скорбит? Если он скажет: да, то отступи от него и считай его наравне с дьяволом, или лучше, ниже самого, дьявола; ибо и тот не осмелится сказать это. Если же он ответит, что все это недостойно Бога, то скажи: следовательно, Бог и не молится; и за тем все прочее было бы неуместно, если бы слова (молитвы) принадлежали Богу. Эти слова выражают не только скорбь, но и две воли, противоположные между собой, одну Сыновнюю, а другую Отчую; ибо сказать: "впрочем, не как Я хочу, но как Ты" (Матф. 26:39), значит выразить именно это. А этого и еретики никогда не допускали, но когда мы постоянно утверждали, что слова: "Я и Отец – одно" (Иоан. 10:30), относятся к силе, они относили их к воле, утверждая, что у Отца и Сына одна воля. Но если у Отца и Сына одна воля, то, как же Он говорит здесь: "впрочем, не как Я хочу, но как Ты"? Таким образом, если бы эти слова относились к Его Божеству, то было бы некоторое противоречие и много несообразного произошло бы отсюда; а если они относятся к плоти, то сказаны основательно и безукоризненно. Нежелание смерти со стороны плоти не служит к ее осуждению; потому что это естественно; а Христос явил в себе вполне все свойственное человеческому естеству, кроме греха, так что заградил уста еретиков. Итак, когда Он говорит: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты", то выражает этим не что иное, как то, что Он был облечен истинной плотью, которая боится смерти, потому что ей свойственно бояться смерти, уклоняться от нее и предаваться скорби. Он иногда оставлял Свою плоть одинокой без собственного (Божеского) содействия, чтобы, показав ее немощь, внушить уверенность в ее (человеческой) природе, а иногда прикрывал ее, чтобы ты знал, что Он был не простой человек. Это могли бы подумать тогда, если бы Он постоянно показывал действия человеческие; равно как, если бы Он постоянно совершал свойственное Божеству, не поверили бы учению о домостроительстве. Посему Он разнообразил и перемешивал и слова и дела, чтобы не подать повода к болезни и безумию ни Павла Самосатского, ни Маркиона и Манихея; потому и здесь Он и предсказывает будущее, как Бог, и уклоняется от страданий, как человек.