Творения, том 2, книга 2

По двум причинам надлежит ублажать слуг Божиих и удивляться им: потому что надежду на свое спасение они выразили в святых молитвах и потому что, сохранив на письме те гимны и образцы молитв, какие они с радостью и страхом возносили Богу, передали это свое сокровище н нам, для того чтобы быть в состоянии привлечь к своей собственной ревности и все потомство. Так и следует, чтоб характер учителей переходил на тех, кто входит с ними в сообщество, чтобы слушатели пророков являли себя подражателями их праведности, чтобы мы все время жили в молитвах и служении Богу и попечении о Нем, считая это именно жизнью, это – здоровьем и богатством, это – пределом благ, т. е. возношение молитв Богу чистой и неиспорченной душой. Как солнце – свет для тела, так молитва – для души. Итак, если для слепого служит бедствием – не видеть солнца, то сколь велико бедствие для христианина не молиться непрерывно и не вводить посредством молитвы в свою душу света Христова? Однако, кто не изумился бы и не удивился человеколюбию Бога, какое Он проявляет в отношении к нам, даруя людям столь великую честь, что удостоил и молитвы, и беседы Своей? Во время молитвы мы воистину говорим с Богом; чрез нее вступаем в соединение и с ангелами, и весьма ясно удаляемся от общения с неразумными существами. Молитва – и ангелов долг, возвышает и их достоинство, хотя беседовать с Богом – нечто высшее по сравнению с достоинством ангелов. А что и в самом деле – нечто высшее, об этом учат нас они сами, с великим страхом вознося свои молитвы, давая и нам знать и понимать, что приходящим к Богу надлежит делать это с радостью и страхом: со страхом, чтобы нам не оказаться недостойными молитвы, с радостью же вследствие обширности чести, вследствие того, что смертный род удостоен столь великого попечения, что непрерывно наслаждается даже божественной беседой, через посредство которой мы перестаем быть и смертными, и преходящими, по природе своей будучи смертными, а через общение с Богом восходя к бессмертной жизни. И необходимо, чтоб пользующийся общением с Богом сделался выше смерти и всякого тления. Подобно тому, как совершенно необходимо, чтобы наслаждающийся солнечным лучем избегал тьмы, точно так же совершенно необходимо, чтобы наслаждающийся божественным общением не был после этого смертным, потому что самая обширность чести переносит нас к бессмертию. В самом деле, если беседующим с царем и наслаждающимся идущей с его стороны честью невозможно быть бедными, то гораздо более невозможно иметь смертные души тем, кто воссылает моления Богу и беседует с Ним. Смерть души – нечестие и беззаконная жизнь. Следовательно, и жизнь души – служение Богу и приличные тому нравы; нравы же святые и приличествующие служению Богу образует и удивительным образом сберегает в наших душах молитва. Одержим ли кто страстной любовью к девству, или заботится о почитании целомудрия в браке, или господствовании над гневом и жизни в кротости, или о чистоте от зависти, или о совершении чего-либо иного из должного, – всякий раз как молитва служит для него проводником и предварительно выравнивает его жизненный путь, он будет иметь и удобную, и легкую дорогу к благочестию. И невозможно, невозможно, чтобы просящие от Бога целомудрия и справедливости, и кротости, и честности не получили согласно своей молитве: "просите", говорит (Писание), "и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам" (Мф.7:7), "ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят" (Лк.11:10). И опять в другом месте: которого же из вас, говорит Писание, "сын попросит хлеба, подаст ему камень? или рыбы, подаст ему змею вместо рыбы? если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец Небесный даст Духа Святаго просящим у Него" (ст.11,13)? Такими словами и такими надеждами Господь всяческих призвал нас к молитве; нам же надлежит, повинуясь Богу, все время жизни проводить в славословии и молитвах, более прилежно заботясь о служении Богу, нежели о своей душе, так как при таких условиях для нас была бы возможность всегда вести жизнь, приличествующую людям. Кто не молится Богу и не желает непрестанно наслаждаться божественным общением, тот мертв и бездушен и лишен мыслительной способности. И это самое – величайший признак нерассудительности, именно – не понимать обширности чести и не любить страстно молитвы, и не считать смертью для дупш непоклонения Богу. Подобно тому как это наше тело, если в нем нет души, мертво и зловонно, так и душа, не побуждающая себя к молитве, мертва и несчастна, и зловонна. А что подлинно лишение молитвы надлежит считать более горьким, нежели всякая смерть, прекрасно учит нас Даниил, великий пророк, лучше предпочитавший умереть, чем быть лишенным молитвы в течение только трех дней (Дан.6:10). Тот царь персидский не повелел ему совершить что-либо нечестивое, но только имел в виду, чтобы он помедлил в течение трех дней. Поистине без божественного мановения не могло бы войти в наши души никакое благо. Божие же мановение помогает нам в трудах и прекрасно облегчает их, если заметит, что мы любим молитву и непрестанно неотступно просим Бога, и ожидаем, что оттуда снизойдут все блага. Итак, когда я увижу, что кто-либо не любит молитвы и не имеет к ней горячей и ревностной любви, то мне уже ясно, что он не владеет в своей душе ничем благородным. Когда же увижу, что кто-либо ненасытно печется о служении Богу и, если не молится непрерывно, то причисляет это к величайшим бедствиям, тогда заключаю, что таковой – надежный подвижник всякой добродетели и – храм Божий. Если "одежда человека и походка и осклабление зубов" объявляют то, что заключается в нем (Сир.19:27), согласно словам мудрого Соломона, то гораздо более молитва и служение Богу есть знак всякой праведности, будучи некоторым духовным и божественным одеянием, проливая в наши мысли большую красоту и прелесть, управляя жизнью каждого, не позволяя ничему дурному и неуместному господствовать над умом, убеждая почитать Бога и уважать ту честь, какая от Него даруется нам, уча удалять от себя всякое ухищрение лукавого, изгоняя постыдные и неприличные размышления, приводя душу каждого в состояние презрения к удовольстию. Вот гордость, единственно приличествующая почитающим Христа: не быть рабом чего-либо постыдного, но блюсти душу в свободе и чистой жизни.