Гимнастические упражнения доставляют телам крепость и знание искусства атлетов; а воспоминания о мучениках вооружают души против ухищрений бесов и научают бороться с ними. Показывая силу подвижников и непреклонную борьбу с истязаниями, они придают благочестию смелость, представляя в повествованиях о мучениях, как бы на месте подвигов, пройденное каждым мучеником поприще. Таково и воспоминание о подвижнике, увенчанном сегодня. В самом деле, кто не выступит смело на поприще против диавола, наставив свою душу подвигами мученика, которого не поколебало множество таких опасностей? Тогда по миру водила хороводы великая тирания нечестия; жизнь уподоблялась морю, колеблемому с самой глубины; огромные морския волны переливались на землю, и сильная буря нечестия со всех сторон обливала корабль благочестия, так что среди нее много кормчих умерло, и пловцов не малое число потонуло, и все было исполнено горького страха и кораблекрушений. Цари дышали сильнее бури, тираны поднимали страшные волны, престолы правителей колебались, судьи провозглашали отречение от Христа, законодатели угрожали жестокими наказаниями, мужей похищали к бесовским жертвоприношениям, жен влекли к мерзости жертвенников, и дев тащили к этому безумию, священников предавали на изгнание и убиение, верных изгоняли из священных оград. Для столь великой битвы вооружился мученик, и таким опасностям он противопоставил свою душу, смеясь над этой борьбой, как над каким-то сражением с тенью, и точно пылью на ристалище попирая судей верой, он возбудил душу тогдашнего судьи, остановив задуманный им против церкви бег. За это доблестный муж тотчас был восхищен на казнь, и хотя употреблено было множество разнообразных мучений, но мученик уподоблялся цитре, кольцом истязаний движим будучи к изданию звуков; палачи, обступившие его, сокрушали ему тело, а он, как медь какая, получая удары, издавал песнь благочестия; повесив на дереве, они терзали его, а он приветствовал это дерево, как древо жизни; они раздирали щеки праведника, как ребра, а он проповедывал, как бы получив множество уст, и посрамлял противника новым поражением. Когда он увидел, что судья призывает его к служению бесам, то просит привести дитя с торжища, чтобы сделать его судьей требований судьи, и приведенному дитяти предложил вопрос об этом предмете. Дитя, сказал он, Богу ли справедливо покланяться, или называемым ими богам? Велико превосходство мудрости мученика: судьей судьи он ставит ребенка; а он тотчас подал голос за Христа, чтобы очевидно было, что и дети умнее нечестивых судей, или лучше, чтобы мученик явился не только мучеником, но и руководителем мучеников. Однако и это не ослабило неистовства судьи, но тотчас мученик, вместе с дитятей, был схвачен в колоду, за мучением в колоде следовала темница, а за ней приговор, назначивший подвижникам различные казни: дитя он присудил к смерти, а мученика к отсечению языка. Кто слыхал о таком образе суда? Судьи бичуют подсудимых, принуждая их сознаться в том, что они знают за собой; а этот нечестивый судья отсекает язык, заставляя молчать о том, что он знает за собой. О, жестокое изобретение обмана! Я не мог, говорит, сразить мудрствующую о Христе душу; по крайней мере отсеку язык, говорящий о Христе. Отсеки язык, мучитель, чтобы тебе познать, что природа и без языка проповедует о Христе; исторгни язык из уст, чтобы тебе познать, что истинен Обещавший дары языков. Орудие языка было отсечено, а слово полилось еще сильнее, освободившись от языка, как бы от какого-нибудь препятствия. Новое и необыкновенное зрелище: телесный с телесными беседует бестелесно. Так приличествует этому мученику песнь пророка: "наполнились уста наши радостью и язык наш веселием
" (Пс.125:2); исполнились радости уста, принесши Христу новую жертву – язык, объят был великим веселием язык, явившись мучеником, предтечей мученика. О, язык, предваривший душу в сонмах мучеников! О, уста, породившие сокровенного мученика! О, язык, имевший жертвенником уста! О; уста, имевшие жертвой язык! Никто не знал, доблестный муж, что ты в устах твоих имеешь храм, храм, в котором ты заклал необычного агнца, – единокровный язык.