А что он пришел со столь большим отрядом, это сделало его известным и в Кесарии. "Нашли меня
", говорит, "очистившегося в храме". Как же он осквернил ее? Невозможно было одному и тому же очищаться и молиться, и в то же время придти и осквернить. И то служит доказательством его справедливости, что он не многословен; это нравится и судии; мне кажется, что для него он и сокращает свои оправдания. Но обратимся к вышесказанному. Наперед долго говорил Тертулл; заметив, что он сокращает речь, он не сказал: послушай, как было дело, но: "чтобы много не утруждать тебя, прошу тебя выслушать нас кратко, со свойственным тебе снисхождением". Употребляет такое выражение, вероятно, из лести; впрочем, действительно, это знак скромности, когда кто, имея сказать многое, но не желая беспокоить (другого), говорит немного. "Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа", говорит, "который отважился даже осквернить храм" (в ц. сл. - пытался). Следовательно, не осквернил. Но не сделал ли он этого в другом месте? Нет; иначе (обвинитель) сказал бы; между тем он говорит только: "который отважился даже", а каким образом, не прибавляет. Так он преувеличивает все, что относилось к Павлу; а что касалось их, смотри, как уменьшает. "Мы взяли его", говорит, "и хотели судить его по нашему закону. Но тысяченачальник Лисий, придя, с великим насилием взял его из рук наших". Этим выражает, что им прискорбно было идти в чужое судилище и что они не беспокоили бы его, если бы тысяченачальник не принудил их к тому и не отнял у них этого мужа, что не следовало ему делать; обида была нанесена, говорит, нам; потому и суд над ним должен был производиться у нас. А что это так, видно из следующего: "с великим насилием". "Ты можешь сам, разобрав, узнать от него о всем". Не смеет прямо обвинить, потому что (Феликс) был человек снисходительный; но и не без цели делает такой переход. Желая опять показать, что он не лжет, предоставляет обвинять себя самому Павлу. "От него", говорит, "ты можешь сам, разобрав, узнать". Затем выступают и свидетели сказанного. "И Иудеи подтвердили, сказав, что это так". Обвинители сами и свидетельствуют и обвиняют. Но Павел отвечает: "зная, что ты многие годы справедливо судишь". Следовательно, он не иностранец, не чужой, не нововводитель, если уже много лет знает судию. Не напрасно прибавляет: "справедливо", но чтобы тот не смотрел ни на первосвященника, ни на народ, ни на обвинителя. Смотри, как он воздерживается от укоризны, хотя она и нужна была. "Веруя", говорит, "всему, написанному в законе". Этим выражает, что ни один человек, верующий в будущее воскресение, которое и они сами принимают, никогда не может сделать того (в чем обвиняют его). Не сказал, что они веруют в писания пророков (потому что они не веровали), но что он верует всему, а не они. Как же так? Долго было бы теперь говорить об этом. Столько высказал Павел, и не упомянул о Христе. Но словом: "веруя" он указывает и на Христа, а останавливается более на учении о воскресении, которое также и ими было принимаемо и отклоняло от него подозрения во всяком возмущении. Затем следует причина его прибытия. "Я пришел", говорит, "чтобы доставить милостыню народу моему и приношения", и притом, "после многих лет". Как же он мог возмущать тех, кому желая доставить милостыню совершил столь далекий путь? "Не с народом", говорит, "и не с шумом". Везде опровергает мысль о возмущении. Хорошо ссылается и на обвинителей из Азии, говоря: "это были некоторые Асийские Иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня". Так он был уверен в своей чистоте от возводимых на него обвинений, что сам вызывает обвинителей. Не отвергает обвинителей не только азийских, но и Иерусалимских; вызывает и этих, прибавляя: "или пусть сии самые скажут". С самого начала они восстали на него за то, что он проповедовал воскресение. Потому хорошо он указывает на это; доказав это, он легко мог перейти к учению и о Христе, о том, что Он воскрес. "Какую", говорит, "нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедрионом". "Перед синедрионом", говорит, выражая, что они ничего не нашли в нем, допрашивая его не наедине, но в большом собрании, и при тщательном исследовании.