Творения, том 9, книга 2

1. Чтобы не показалось, что апостол, ведя длинную речь о мужеложстве, намекает на римлян, он перешел, наконец, к грехам другого рода и во всей речи своей касается других лиц. И как всегда, беседуя с верующими о грехах и желая доказать, что их должно избегать, апостол приводит в пример язычников, говоря: “Не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога”, и далее: “дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды” (1 Фес. 4:5,13), - так и здесь он указывает на грехи язычников и лишает последних всякого оправдания, говоря, что дерзновения их зависят не от неведения, но от склонности. Потому не сказал: так как не уразумели, но говорит: “И как они не заботились иметь Бога в разуме”, показывая, что грехи их происходили преимущественно от развращенного рассудка и любви к словопрениям, а не случайного восприятия, - были грехами не плоти, как утверждают некоторые еретики, но ума и порочного желания, и что источник всех зол заключается именно здесь. Так как ум их сделался превратным, то все, наконец, пришло в беспорядок и смятение, когда руководитель оказался поврежденным. “Они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы” (Рим. 1:29). Заметь, как речь постепенно усиливается; апостол называет их “исполнены”, и притом “всякой неправды”. Назвавши вообще порок, он потом переходит к видам его и к подверженным этим грехам, которых он с выразительностью и называет “исполнены зависти, убийства”, потому что убийство происходит от зависти, как это и показано на примерах Авеля и Иосифа. Потом, сказав: “Исполнены … распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики” (ст. 29,30), и поставив в числе преступлений и те, которые для многих кажутся безразличными, апостол опять усиливает обвинение, восходя к твердыне зол и присовокупляя: “горды”. Согрешить и много думать о себе - хуже самого греха; потому апостол и коринфян обвиняет в том же самом, говоря: “И вы возгордились” (1 Кор. 5:2). Если тот, кто гордится добрым делом, обыкновенно этим все губит, то какого наказания достоин тот, кто делает это по поводу грехов? Такой человек, наконец, неспособен будет и раскаяться. Далее апостол говорит: “изобретательны на зло”, показывая, что они не довольствовались сделанным уже злом, но изобретали и другое, что опять было свойственно людям, поступавшим намеренно и по собственному расположению, а не по увлечению и подражанию. Сказавши о пороке в частности, и доказав, что язычники опять восстали и против самой природы (“непослушны, - говорит апостол, - родителям”), он восходит, наконец, к корню столь великой порчи, называя их “нелюбовны, непримиримы” (Рим. 1:31). И Христос указывает эту же причину порочности, когда говорит: “По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь” (Мф. 24:12). Об этом говорит здесь и Павел: “Вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы”, - показывая, что они погубили самый дар природы. Мы имеем некоторое естественное расположение друга к другу, которое свойственно даже животным, как и сказано: “Всякое животное любит подобное себе, и всякий человек — ближнего своего” (Сир. 14:19). Но язычники сделались свирепее зверей. Таким образом, Павел изобразил нам здесь болезнь, распространившуюся во вселенной от порочных учений, и ясно доказал, что та и другая немощь происходит от собственного нерадения больных. Наконец апостол, как сделал и относительно учения, показывает, что язычники и здесь (в жизни) лишены извинения, потому и говорит: “Они знают праведный [суд] Божий, что делающие такие [дела] достойны смерти; однако не только [их] делают, но и делающих одобряют” (Рим. 1:32). Предположив два возражения, он предварительно разрешил здесь их оба. Может быть, ты скажешь, говорит он, что ты не знал, как должно тебе поступать. Хорошо, если и не знал, то виновен ты, оставивший Бога, дающего тебе знание. Но теперь мы, на основании многого, доказали, что ты знал и грешил добровольно. Но ты скажешь, увлекался страстью? Зачем же содействуешь другим и хвалишь? “Не только [их] делают, - говорит апостол, - но и делающих одобряют”. Таким образом, чтобы обличить язычника, апостол прежде всего ставит на вид самый тяжкий и неизвинительный грех, потому что одобряющей грех гораздо хуже самого согрешившего. Итак, сказавши об этом предварительно, апостол в следующих словах опять еще сильнее уличает язычника, говоря так: “Неизвинителен ты, всякий человек, судящий [другого], ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя” (2:1). Это он сказал, обращаясь к правителям, так как тот город (Рим) имел тогда у себя в руках власть над всею вселенною. Итак, апостол прежде всего говорит: всякий, кто бы ты ни был, сам лишаешь себя оправдания, так как когда ты осуждаешь прелюбодея, а сам прелюбодействуешь, то хотя бы никто из людей и не осуждал тебя, но ты в приговоре о виновном выносишь определение и о себе самом. “А мы знаем, что поистине есть суд Божий на делающих такие [дела]” (ст. 2). Чтобы кто-нибудь не сказал о себе, что он доселе избегал суда, апостол, устрашая его, говорит, что у Бога не так, как здесь. Здесь один наказывается, а другой, делающий то же самое, избегает наказания. Но там - иначе. Таким образом, апостол говорит, что судья знает правду, но откуда знает - не прибавил, потому что было излишне. Ведь в рассуждении нечестия он указал то и другое - и то, что человек поступал нечестиво, зная о Боге, и то, что он знал о Нем из рассмотрения творения. Так как там не всем было ясно, то он сказал о причине, здесь же, когда стало всем известно, он проходит мимо. Когда же говорит - всяк “судящий” обращает речь не к одним начальникам, но также к людям частным и подчиненным.