Посему-то у меня недостало терпения жить долее в разлуке с вами, хотя немало огорчает и тяготит меня видимое здесь, – не одно то, что в городах обыкновенно: стечение народа, шум, торжища, зрелища, пресыщение, обиды, влекущие и влекомые, наносящие и претерпевающие вред, плачущие и оплакиваемые, рыдающие, радующиеся, женящиеся, погребающие, хвалимые и хулимые, все поводы к пороку, брожение мира, внезапные перемены, как в Еврипе и в направлении ветров, – но даже и сии почтенные и достойные уважения люди (говорю о предстоящих в сем алтаре и при святой трапезе). Так как имею, по-видимому, над ними власть и сам нахожусь в числе приступающих к Богу, то боюсь, что мы худо приступаем и, как солома, приближающаяся к огню, не стерпим огня. 2.
При всем том я возвратился к вам; и хотя удалился по принуждению, однако же прихожу назад без принуждения, даже с великой охотой; и как говорится, ноги сами шли, так Дух ведет меня, подобно потоку, который вверх поднимается с усилием, а вниз сам собой течет быстро. Подлинно, один день составляет целую человеческую жизнь для тех, которые страдают любовью. Ибо, мне кажется, нейдет сюда в пример, что было с Иаковом, который, четырнадцать лет работая Лавану сириянину за двух дев, не утомлялся. Для него, как сказано, занеже любяше их, все дни были как день един (Быт. 29:20), может быть потому, что предмет любви находился перед глазами, или потому, что легко страдать любовью, хотя замедление и огорчительно. Так, что легко поступает в обладание, то менее возбуждает пожелания, как сказал некто прежде нас. И я, когда был вместе с вами, мало чувствовал силу любви, а когда разлучился, узнал любовь – сего услаждающего мучителя. В этом нет ничего необыкновенного. Пастух скорбит о тельце, который отстал от стада, об овце, которой недостает в десятке, и птичка горюет о гнезде, которое составила ненадолго. Один, взяв свирель, взойдя на высокое место, наполняет унылыми звуками свирель свою, зовет заблудивших, как разумных, и, если послушаются, радуется о них больше, нежели о всем стаде, которое не сделало ему таких забот. А другая с криком летит к гнезду, припадает к щебечущим птенцам и обнимает их крыльями. Какая же привязанность должна быть у доброго пастыря к словесным овцам, за которых он подвергался уже опасностям, так как и сие усугубляет любовь? 3. Так и я боюсь, чтобы волцы тяжцы (Деян. 20:29), подметив окружающую нас тьму, не разогнали стада увлекательными и дерзкими учениями. Ибо, не имея сил действовать явно, они ожидают безвременья. Боюсь, чтобы разбойники и тати, проходя через двор (Ин. 10:1), или бесстыдно не похитили, или не уловили обманом и потом не заклали, не убили, не погубили, восхищающе восхищения, души изъядающе, как сказал один из пророков (Иез. 22:25). Боюсь, чтобы кто-нибудь, вчера и третьего дня бывший нашим, найдя дверь не запертой и войдя в нее, как свой, не стал строить нам козней, как чужой. Ибо много различных ухищрений у того, кто действует таким образом, и никто не разнообразен столько в изобретательности, сколько преухищренный на зло противник наш. Боюсь еще и псов,[248] которые усиливаются стать пастырями и, что особенно странно, ничего не приносят в пастырское звание кроме того, что остригают волосы, которые не на добро растили. Они и псами не остались, и пастырями не сделались, а только расхищают, рассыпают и разрушают чужой труд. Потому что всегда легче повредить, нежели сохранить; и человек раждается, говорит Иов (Иов. 5:7), и корабль строится, и дом созидается с трудом; но одного убить, другой разрушить, третий сжечь может всякий, кто захочет. Итак, да не думают много о себе те, которые приставили к стаду псов; они не могут сказать, что приобрели или спасли хотя одну овцу. Ибо упражнявшиеся в худом не научились делать добра. Если же они истребляют стадо, то сие делает и небольшая буря, и легкая болезнь, и один внезапно напавший зверь. Итак, да перестанут они хвалиться своим бесславием, а если могут, да перестанут делать зло, да поклонятся, припадут и восплачут пред Господом, сотворшим их (Пс. 94:6), и да присоединятся к стаду те из них, которые еще не вовсе неисцелимы.