Творец

– Я убиваю людей.

– Мне плевать, – в той же интонации произнесла она и поцеловала его влажные губы. Ее пальчики теперь путешествовали по его лицу, исследуя морщинки и трещинки.

– Заказ мне передают в конверте. Я плохо знаю своего хозяина, но…

– Мне плевать, – нежно прошептала она на ушко.

Но он не унимался:

– Я помню его по детству. Тогда, после ледяной степи я впервые очутился в большом городе. Зимой, чуть не околел на вокзале. Хотелось есть, мне очень хотелось есть. Я умирал, какой раз по счету и не скажу даже.

– Главное что ты есть, – прошептала она и устроила свою голову у него на плече.

– Я хочу чтобы ты это понимала. Я встретил его когда погибал, погибал в прямом смысле этого слова.

– Я понимаю тебя, – промурлыкала она.

– Знаешь как выглядит смерть? Думаешь это старуха в черном плаще и острым инструментом наперевес?

– А это не так? – смущенно спросила она. И, как будто замерзнув прильнула к его плечу еще ближе. Обняла, прикрыла глаза и мягкой щекой провалилась в окутывающею теплоту.

– Ты такой теплый, – прошептала она, – я даже не верю что ты был способен когда либо замерзать.

– Что?  – как будто не совсем расслышав, переспросил он. Но она уже замолчала готовая слушать.

– Смерть как невеста, – запустив свои длинные пальцы в ее светлые волосы, продолжил он, – она приходит в лучшем своем платье. И ты смотришь на нее и взгляда оторвать не смеешь, не можешь. Как то, самое сокровенное, что может быть ждал всю свою жизнь. От ее глаз– леденящих, бездонных и манящих тебя. От ее рук – прохладных, ласковых, умелых. От ее слов…

И шепчет она тебе, – Любимый! И ты веришь ей, как ни одной женщине не верил. Он как мать, плохого не скажет, лишнего не даст, чужого не возьмет. Шепчет тебе на ухо, щекочет пухом, льет медом.

– А он?

– Он спас меня, – очень тихо произнес Саша и еще крепче обнял ее, – а затем научил всему и дал профессию. Я никогда не спорил, никогда не говорил лжи. Всегда делал так, как мне говорил он. Но лица его, я уже не помню. Когда он пристроил меня в школу, где меня обучали искусству смерти, от него изредка приходили короткие письма. Где он искренне просил всегда слушать только его.

– И ты всегда делал так?

– Всегда. Но внешности его не помню. Иногда я даже во сне пытался воспроизвести его образ, собрать калейдоскоп из маленьких осколков памяти. Нарисовать его лицо. Возможно он носил бороду, или мне это только приснилось.

– А другие сны, может он снился тебе раньше, в каком-нибудь другом сне?

– Нет, знаешь мне всегда сниться один и тот же сон. Особенно в последнее время. Тихая заводь у какой-то таежной деревни и мальчик, бегущий в лунной ночи. К маленькому деревянному ветхому мостку.

– Что же он делал там, этот твой мальчик?

– Он прилег аккуратно на деревянный мосток и опустил в холодную, ночную воду, свою правую руку. Опускал осторожно, как будто проникал в неведомый ему доселе мирок. Листва водяной кувшинки расступилась и пригласила его в свое царство. Прозрачная вода, серебристая с сединой на своей поверхности от призрачного лунного диска, преобразилась легкой рябью. Но тут же затаила свое движение, успокоилась. Вдоль берега еще перешептывался о чем-то камыш, где-то, изредка поскрипывала калитка. Пару раз крякнула утка. И в ответ ей, хором завели свою ночную беседу важные толстобрюхие жабы.

И в тот же миг все умолкло. И он, ожидая этого мгновения, опустил свою правую руку в ночную, лунную, прохладную воду.

– Я знаю ты здесь, – шепотом произнес мальчик и медленно развернул свою ладонь к илистому, умиротворенному дну. На его призыв, к деревянному мостку, из глубины поднялась огромная рыбина. Длинной около метра, с темно желтыми, покрытыми вуалью плавниками. Коричневой спиной и золотистым брюхом. Чешуя отливала на лунном свете, серебром и золотом. Большие, выразительные глаза смотрели на руку мальчика. Рыба подплыла ближе и несколько раз коснулась пальцев. Затем сильно вильнула влево, сделала круг и вновь вернулась к мостку. Мальчик аккуратно провел ладонью по ее широкой, красивой, скользкой спине, и свободной рукой бросил в воду несколько катышков кукурузной муки, предварительно смоченных водой.

 Рыба съела катышки. А затем, сделав круг опустилась к илистому дну, чтобы подобрать опустившиеся туда кусочки лакомства.  Но через мгновение, как будто в благодарность поднялась обратно, уткнувшись огромной ноздреватой мордой в детскую ладонь.  Маленькие пальчики погладили вековые хитиновые наросты на ее голове, длинные золотистые усы, серебристую меленькую чешую у самого основания головы.

Луна в это мгновение полностью вылезла из-за облаков, и рыба, повернувшись на бок, засияла сказочным отблеском в своей кольчуге. Как редкая драгоценность брошенная кем-то в воду. Заиграла серебром и перламутром. Золотом загорелись ее сказочные плавники. Алым, зарделся ее немыслимый хвост. Мальчик еще раз погладил ее и вынул руку из воды.

Рыба тут же приняла свое привычное положение, сделав круг почета и признательности, ушла в глубину. В тот же миг, вновь зашуршали крыльями ночные стрекозы, зашептал камыш, заскрипела калитка.