Творец

Мила, конечно, была не единственной, кто мечтал о моем сыне, но он рос на удивление холодным, по отношению к женщинам. Казалось, его вообще не интересуют ни сердечные, ни плотские радости, Владимир был поглощен лишь познанием и приручением природы, что его окружала. Он с маниакальной настойчивостью хотел все понять и повторить. Он стал тем, о ком я мечтал, когда чуть было не разочаровался в Мариамне и Адаме. Но меня страшила его холодность, она была отзвуком моей давней ошибки, она была частичкою Лары. Я стал опасаться, что мой сын лишен того же, чего я когда-то недодал его матери.

Если мысли всех существ, созданных мною, были для меня легкодоступны, то душа собственного сына оказалась наглухо закрыта за тяжелым, непроницаемо-черным взглядом Лариных глаз. Так же как и его мать, он не выбирал средства для достижения поставленных им целей, но был более расчетлив и менее жалостлив. Он всегда получал то, чего хотел, и даже я не всегда мог этому противостоять.

Порой его действия выводили из строя целые механизмы, долго возводимые мною, но и тогда мой гнев на него не длился долго. Я надеялся, что с возрастом он приобретет достаточно мудрости и мягкости. И мои надежды оправдались, но причиной тому стали не годы, причиной стала Мила, успевшая подрасти и зарумяниться за время его отсутствия.

Церемонию, во время которой Адам должен был торжественно передать свою первую дочь, в руки выбранного мужчины назначили на день предшествующий отбытию каравана. Увлеченный сборами и увещеванием людей Владимир так и не узнал, что его подругу детства уже сосватали, и собираются сделать женщиной.

Он приходил в дом, где провел свое детство, играясь с братьями Милы, и, конечно, видел, какой прелестницей стала его подруга, но как мне показалось, она не тронула его сердца. Тогда я еще не знал, насколько мой сын может быть скрытен. Поняв, что семья, приручившая его когда-то, остается на прежнем месте, он решил не вступать с ними в споры до отбытия, за Милу же он сам принял решение, еще тогда.

Когда все приготовления были сделаны, нам с Владимиром пришло приглашение от Адама. Он хотел, чтобы я засвидетельствовал союз его дочери и Изора — ее будущего супруга.

— Собирайся, — сказал я сыну, — нас ждут на церемонии.

— Какой церемонии, — лениво отозвался Владимир, нежась в постели залитой солнечным светом.

— Твоя подруга детства сегодня станет женщиной. Разве она не говорила, что отец подобрал для нее мужа?

— Нет, — протянул мой сын, медленно поднимаясь с лежанки и устремляя тяжелый взгляд куда-то вдаль.

Меня насторожила его хмурость, и я тогда совершенно напрасно не придал этому особого значения.

Мы пришли на церемониальную поляну, когда большая часть деревенских жителей была уже в сборе. Изор ждал свою обещанную у священного камня. Еще несколько лет назад здесь состоялась первая такая церемония, и жители тогда вырезали на нем слова благословения. Жених нервно теребил завязки кушака и беспрестанно поправлял бороду, озираясь на аллею, по которой должны были вести к нему Милу.

Я и Владимир встали в гуще толпы и тоже принялись ждать появления новобрачной. Я невольно разглядывал того, кого Адам избрал для своей дочери и вспоминал, как создал этого юношу тринадцать лет назад, как он выбрал в жены прелестную белокурую девушку, как был счастлив и весел с нею, пока она не скончалась при родах. Изор так больше и не брал себе жены, словно ждал когда подрастет первая дочь Варгаара. Но за годы одиночества он утратил свой когда-то веселый и легкий нрав. Сейчас передо мной стоял высокий, не молодой уже мужчина, ставший деревенским пахарем. Он обрабатывал земли для большинства семейств и имел сходство с волом — набычившийся и угрюмый, он никак не подходил по моему личному представлению, легкой, воздушной и улыбчивой Миле.

Но не я был отцом этого ангела воплоти. Творя первые семьи, населяющие теперь оазис, я пожелал дать людям больше свободы, я не хотел вмешиваться в семейные дела, и вот теперь вынужден был наблюдать, как они этой свободой распоряжаются. Выходило, что досталась она не всем, лишь сильнейшим, а они не всегда считались с теми, кто слабее их.

Наконец на аллее, выходящей из лесу, показалась невеста. Несмело ступающая, в ореоле белоснежных кувшинок, мертвенно бледная Мила двигалась настолько медленно, насколько это было возможно. Казалось, она и не шла даже, а плыла навстречу к неумолимо подкатывающей судьбе. Церемониальные ленты, что она несла впереди себя на вытянутых руках, колыхались, но то была не игра ветра, а нервная дрожь девушки.

Увлеченный загробным образом невесты, я совсем потерял из виду своего сына. Когда же я повернулся в ту сторону, где он только что стоял, чтобы посмотреть на его реакцию, то обнаружил лишь оброненный им каменный нож. Я поискал его глазами в обступающей молодых толпе, но безуспешно.

Внезапное предчувствие беды обожгло мое сердце, но исправить я уже ничего не мог, ко мне шел раскрасневшийся Адам.

— Благослови молодых, Виктор, — обратился он ко мне, увлекая за собой в сторону алтаря.