Творец государей

На «ту сторону», в 1730 год, «смотреть» на находящегося при смерти Петра II мы отправились полным составом своей «пятерки» плюс отец Александр и Лилия. Анастасия напросилась идти с нами в последний момент. Все же этот умирающий от оспы вьюнош был ей пусть и очень дальним, но родственником. Для сопровождения Серегин взял с собой взвод первопризывных амазонок в полной тяжелой экипировке при супермосиных, под командованием Змея и Агнии – так сказать, свою личную лейб-гвардию. Конечно, такой эскорт с точки зрения обеспечения нашей безопасности является, мягко выражаясь, избыточен. Возможностей одних только Ники и Серегина как бога войны хватит, чтобы обратить в дымящиеся руины и сам Лефортовский дворец, и его окрестности. Эскорт нужен для того, чтобы показать всем, что это не тать лезет с черного хода, а идет самовластный и полноправный Божьей милостью великий князь Артанский Сергей Сергеевич Серегин.

Правда, особо мы там маршировать не собирались и высадились прямо в императорской спальне. Но, против всяких ожиданий, никакой толпы лекарей, слуг, лакеев, мамок и нянек подле постели болящего императора не наблюдалось. Петр II, самодержавный владыка крупнейшего по территории государства на планете, умирал почти в полном одиночестве. Последние часы и минуты императора скрашивала только девка-замарашка, закутанная в тряпье невероятной ветхости, которая меняла мокрые холодные тряпки, возлагаемые на чело смертельно больного. Эта девка при виде ввалившихся прямо в спальню двух десятков до зубов вооруженных девиц и нескольких важных господ только пискнула и сжалась в комок; умирающему императору было все равно, а Сергей Сергеевич при виде этой картины выругался, не стесняясь присутствующих тут же дам и детей.

Все было ясно. Все те, кто должен был помогать императору в борьбе с болезнью и умерять его телесные и духовные страдания, покинули его из опасения заразиться ужасным недугом. Неблагодарные твари, как выразился Серегин. В первую очередь, это Долгоруковы, нахватавшиеся от молодого императора милостей и при первых признаках опасности покинувшие своего благодетеля. А ближайший друг, фаворит и наперсник Петра Иван Алексеевич Долгоруков, даже подделал подпись царя на подложном завещании, в котором наследницей трона называлась сестра Ивана и невеста царя Екатерина Долгорукова. Предъявить это завещание после смерти Петра Долгоруковы так и не решились, но оно всплыло восемь лет спустя, когда во времена императрицы Анны Иоанновны большая часть клана Долгоруковых была вырублена под корень (в буквальном смысле) за попытку узурпации государственной власти. Но за такие штуки по головке не гладят ни в одном времени и ни в одной стране мира. Кстати, если Петр II здесь и сейчас лежит на смертном одре, то там, в доме у Долгоруких, Иван хвастается перед отцом подписью на поддельном завещании.

Но для меня сейчас главное совсем не это. Разборки с Долгоруковыми (а без этого поставленную перед нами задачу не решить, кого бы мы ни сажали на трон) – это дела Серегина и, в крайнем случае, Ники. Почему Ника в крайнем случае? А потому что после того как она закончит выяснение отношений, от «клиента», как правило, остается только горсть пепла или, в лучшем случае, равномерно обжаренная шаурма. Для того чтобы получилось как с мокшанской царицей Нарчат, Ника должна испытывать к этому человеку немалую личную симпатию и желать его перевоспитать, а не уничтожить. А какая же симпатия может быть у Ники по отношению к Долгоруковым? Прохвосты они все подряд, каких наша магиня огня не переносит настолько, что сразу как встретит, тут же обращает в пепел.

Мое дело сейчас подойти к ложу умирающего императора и просканировать его сознание. Должно же там хоть что-то остаться от этого сознания, несмотря на болезнь. Но сколько я ни пыталась поймать взгляд умирающего, все время натыкалась на серую ватную пустоту – такое ощущение, что мозг уже полностью отключился и бесчувственное тело из последних сил борется с остатками болезни само по себе.

– Токсическая энцефалопатия, – вполголоса сказала подошедшая ко мне сзади Лилия, – я даже не знаю, что и делать, чтобы облегчить его состояние, потому что в этом мире нет магии даже просто для того, чтобы вылечить обычный насморк.

– Тогда, – сказала я, – мы должны забрать его с собой, вылечить его и только потом задавать вопросы, что и почему им было сделано не так. В конце концов, имейте же вы совесть и не сравнивайте этого мальчика с собой, ведь он рос без отца и матери, при полном небрежении всех родных и близких, включая его великого деда. А как только тот помер, так ребенка, как блохи больного звереныша, облепили всякого рода проходимцы и прочие любители дармовщины – Остерманы, Меншиковы, Долгоруковы и прочие. Нет, вы как хотите, а я находясь в своем праве прощать всех малых, слабых и бессильных, дарованном мне Отцом, прощаю этого вьюноша за все, что сделал он вольно или невольно, ибо не ведал он что творил. В конце концов, он ровесник моим гаврикам и мне его жалко. Аминь!