– Вот именно, что блаженного, – сказал я, – молельника и заступника за землю русскую, почти что святого, каким был Федор Иоаннович. К Петру Второму можно относиться по-разному, но царственный псарь, не вылезающий из балов и охот, валяющий по сеновалам первых встреченных девок, совсем не похож на блаженного царя, распространяющего благодать и на себя, и на настоящего правителя российского государства. Нет, император Петр Второй будет распространять вокруг себя только чуму, проклятье и запустение, похуже Анны Иоанновны с ее Бироном. Прошло всего три года с того момента, как он сел на престол, а государство уже начинает подергиваться патиной разрухи. Исходя из всего этого, и учитывая, что государь из Петра Второго никакой, в итоге мы можем предположить, что через пару лет продолжения такого правления случится бунт, который снесет и Петра Второго и того, кто им собрался кукловодить. Если мы не изменим поведения данного персонажа, не стоит и пытаться воскрешать его на престоле. Помер и помер, хрен с ним, очень будет надо – найдем другого, и поприличнее.
– Интересно, – спросила Анастасия, – где можно взять государя поприличнее, когда при всем богатстве выбора другой альтернативы у нас нет?
– Во-первых, – ответил я, – у царевны Анны Петровны, выданной замуж в Голштинию, уже родился сын Петр, в нашем прошлом будущий император Петр III, а значит, чисто теоретически, смена недоимператору Петру II есть. Во-вторых – дед нынешнего недоделка Петр Великий привел систему престолонаследия в такое смутное состояние, что на престол можно посадить хоть коня Калигулы, было бы на то соизволение Гвардии. Мало ли у Петра Великого могло быть прижитых на стороне бастардов?
– Елизавету Петровну могли поддержать семеновцы, – парировала Анастасия, – Катьку Долгорукову – преображенцы, капитаном которых был ее брат Иван. А кто подержит нашу с вами креатуру, когда мы соберемся сажать ее на трон? Кто бы это ни был, ему не удержаться без подпорок из острых штыков и авторитетных командиров, желательно из числа соратников Петра Великого.
– В таком случае, – сказал я, – мы должны такую поддержку организовать и нужных соратников найти. Нам нужно найти влиятельного и авторитетного в Гвардии, патриотично настроенного человека, который в придачу ко всему был бы отцом юной очаровательной дочки, которую можно было бы выдать замуж за столь же молодого императора. Вон, чем плох Павел Ягужинский? И умен, и в меру честен, и на хорошем счету у общества. Одновременно нужно будет позитивно реморализовать то, что сейчас носит имя Петра Второго, чтобы напуганная и деморализованная молодая жена не дернула от него подальше куда глядят глаза. И сроку нам на все три месяца с копейками, к началу лета ситуация должна быть нормализована. А сейчас давайте пойдем и проведаем нашего болящего. По расчету времени он уже должен был прийти в себя и быть полностью готовым выслушать свой приговор.
Четыреста двадцать пятый день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу.
Петр Алексеевич Романов, он же император всероссийский Петр II 14-ти лет от роду.
Сознание мальчика-императора выплывало из серой мути беспамятства на поверхность медленно, короткими рывками. Сначала виделись картинки, на которых его лепший друг Иван Долгоруков – фаворит и куртизан – голый висел на дыбе, а две полуголые девицы с острыми ушами охаживали его по спине и ребрам длинными кнутами. Горел жаркий огонь в очаге, калились докрасна в углях различные инструменты палаческого ремесла, бритые и коротко стриженые писцы старательно записывали сказки с речей пытаемого. Насколько можно было понять вопросы, которые Ваньке по-немецки задавал плотный и тоже бритый и коротко стриженый мужчина без парика, речь шла о государственной измене и попытке узурпации власти. Его власти.
А ведь он, паскудник, и в самом деле оставил своего умирающего друга-императора на единственную грязную девку-прислужницу, а сам покинул его, скрывшись в неизвестном направлении, а следом за фаворитом и куртизаном разбежались и прочие мамки, няньки, лекаря, слуги и служанки. Одна лишь та девка до самого последнего момента осталась при нем, ухаживая за умирающим. Петру казалось, будто не страшила ее страшная болезнь, почти всегда несущая людям уродство, и очень часто саму смерть. Захотелось открыть глаза и посмотреть, здесь ли еще храбрая девка, но глаза не открывались. Тогда Петр беззвучно заплакал от неожиданной обиды на изменившие ему глаза. А може, т он уже умер и потому из горних высей может наблюдать за тем, как в адских застенках умучивают Ваньку-изменщика?