Перед глазами лениво проплывали картинки последних часов его жизни. Из головы никак не шла та сцена в их спальне, и Майя в чужих объятиях, и потом эти сжимающиеся на его шее пальцы. Майя душила его медленно, с наслаждением, с удовольствием, как будто за что-то мстила. Она могла очень быстро сломать ему позвонки, но выбрала именно такой способ убийства — на глазах у всех, показательное, одновременно быстрое и в то же время медленное, унизительное. Таириэль чувствовал сильнейшую душевную боль, обиду, непонимание. Он верой и правдой служил своей девочке, заботился о ней, оберегал. Он, даже будучи тяжело раненным ею же, все равно пытался найти в себе силы поддержать ее, помочь, подсказать. Он придумал, как вернуть ей память хотя бы через сон, даже не рассчитывая, что та сможет его вытянуть. Таириэль в те дни вообще не загадывал ничего, понимая, что каждый час может стать последним. И эта выходка едва не стоила ему жизни, потому что магия обессиливает. И раненный организм вместо того, чтобы бороться с толиманским ядом и лечить истерзанное тело, получил еще один пинок под зад, который едва не отправил Таириэля в могилу. И вот сейчас любимая опустила его при всех, предала сама и обвинила в предательстве и измене, и в качестве вишенки на торте — едва не убила собственноручно. И что-то Таириэлю подсказывало, что убила бы. Без сожалений и раздумий убила, если бы Кьери не помешала.
В сознании медленно становилось темно. Оно угасало вместе с сердцем, которое все медленнее и медленнее трепыхалось в груди, все чаще и чаще пропуская удары, замирая, останавливаясь. Сколько драконы могут находиться под водой без воздуха? Минут пятнадцать-двадцать. Сколько он так лежит? Больше? Меньше? Не важно. Любимой больше нет, и все стало неважно. Его жизнь ничто без нее. Если он не умрет сегодня, то умрет завтра. Он никогда не сможет научиться жить без нее. Он будет искать смерть. Не важно где и как, важно, что скоро. Память словно издевалась над ним: она не показывала то, что его радовало, не показывала любимых людей, его подвиги, друзей, какие-то светлые моменты или переживания, она снова перенесла его в их спальню, ставшую вдруг темницей, где у столба полулежала прикованная окровавленная Маечка, которую снова бил он, Таир, и кто-то еще, чье лицо было скрыто туманом. И снова Таир рвался защитить любимую из темноты, но увязал в чертовой смоле. Майя смотрела на него умоляющим взглядом, она как будто видела, что вот он, ее Таир, ее Хранитель, совсем рядом, она молила спасти ее. А потом поднимала глаза, видела того, другого Таира, что-то говорила, просила, пыталась закрыться от ударов. Но Таир, как ни старался, не мог ее защитить, он мог всего лишь забрать часть ее боли. Тот, другой Таир, рванул на любимой одежду. Та попыталась помешать ему, прикрыться, но получила сильнейшую пощечину… Человек-в-тумане подошел к Маечке вплотную. Таир не видел, что тот делает — он стоял спиной. Мужчина схватил пленницу за волосы и откинул голову назад. Рука внизу… Тот Таир как-то странно улыбается. Это было как озарение. Таир не увидел, а скорее почувствовал, что именно задумал человек-в-тумане. Все его естество, вся его сущность, каждый мускул и каждая клеточка в отдельности взбунтовались против этого. Он почувствовал, как где-то внутри ломается что-то важнее костей. Сознание прошило такой мощной и такой безграничной и разрывающей ненавистью. Он рванул на защиту своей любимой женщины с такой силой, что неожиданно смог разрушить сковывающую его смоляную оболочку.
— Тардор! — завопил он во всю мощь своих легких, вскидывая руки и кидаясь заклинанием уничтожения в обидчиков. Он вложил в это слово все свои силы, всю любовь к Майе и ненависть к врагам. Он вложил в него всю свою душу и жизнь. Он ни за что и вопреки всему не допустит этого.
Другой Таир испуганно вздрогнул и обернулся в его сторону. Майя с чужим членом у плотно сомкнутого рта зажмурилась, из глаз текли слезы. Туман пропал — перед Таиром стоял чертов певец, который развлекал их на празднике. Тот же, но немного другой. Они несколько секунд с ненавистью смотрели в глаза друг друга, а потом легкие Таира обожгло огнем, горло сжала судорога. По лицу вдруг пробежали щекотные пузырики. Он распахнул глаза и не понял, где находится. Забил лапами, запутался в крыльях, за что-то зацепился хвостом. Рот непроизвольно распахнулся. Вдох. В ушах забулькало, что-то ударило по носу и барабанным перепонкам. Он заметался, запаниковал, потерявшись в полумраке пространства. А потом наступило полное спокойствие и расслабление. Его поглотила пучина.
Вязкая темнота не хотела отпускать. Или он сам не хотел уходить. Он видел отрешенное и опустошенное лицо Маечки совсем рядом, казалось, протяни руку и дотронешься. И он протягивал… Тянулся… Пытался… Но… И захлебывался. А Майя, чумазая, с размазанной по лицу кровью, ссадинами и синяками, все также смотрела перед собой невидящим взглядом. Таир сидел рядом с ней на расстоянии вытянутой руки, он тянулся к ней, кричал, но звука не было, лишь бульканье в носу и привкус тины во рту.