— Что случилось? — спросила она.
— Вы были испуганы.
— Чем?
— Может, вы боитесь кафедрального собора. Может, вы ведьма? — он улыбнулся.
— Да, но сегодня у меня выходной.
Он засмеялся, взял ее за руку, они обошли зеленый остров, и там, на травянистом холме был воздвигнут кафедральный собор, поднявшийся выше деревьев. Он дышал носом органа, в его стеклах отражались солнечные лучи.
— Держитесь крепче, — сказал он. — Отсюда гиды начинают обход.
Они вошли.
— «…с колоннами от пола до потолка, так похожими на громадные древесные стволы, собор достигает жесткого контроля над своим пространством…» — процитировал Рэндер — Это из путеводителя. Это северный придел…
— «Зеленые рукава», — сказала она. — Орган играет «Зеленые рукава».
— Верно. Вы не можете порицать меня за это.
— Я хочу подойти ближе к музыке.
— Прекрасно. Вот сюда.
Рэндер чувствовал, что что-то не так, но не мог сказать, что именно. Все держалось так основательно…
Что-то быстро пронеслось высоко над собором и произвело звучный гул. Рэндер улыбнулся, вспомнив теперь: это было вроде ошибки в языке — он на миг спутал Элину с Джилл — да, вот что случилось.
Но почему же тогда…
Алтарь сиял белизной. Рэндер никогда и нигде не видел такого. Все стены были темными и холодными. В углах и высоких нишах горели свечи. Орган гремел под невидимыми пальцами.
Рэндер понимал, что что-то тут неправильно.
Он повернулся к Элине Шэлотт. Зеленый конус ее шляпы возвышался в темноте, неся клок зеленой вуали. Ее шея была в тени, но…
— Где ожерелье?
— Не знаю. — Она улыбалась. Она держала бокал, отливающий розовым. В нем отражался ее изумруд.
— Выпьете? — спросила она.
— Стойте спокойно, — приказал он.
Он пожелал, чтобы стены обрушились. Но они лишь подернулись тенями.
— Стойте спокойно, — повторил он повелительно. — Не делайте ничего. Постарайтесь даже не думать. Стены, падайте! — закричал он, и стены взлетели в воздух, и крыша поплыла по вершине мира, и они стояли среди развалин, освещенных единственной свечой. Ночь была черна, как уголь.
— Зачем вы сделали это? — спросила она, протягивая ему бокал.
— Не думайте. Не думайте ни о чем. Расслабьтесь. Вы очень устали. Ваше сознание мерцает и гаснет, как эта свеча. Вы с трудом держитесь в бодрствующем состоянии. Вы едва стоите на ногах. Ваши глаза закрываются. Да здесь и смотреть не на что.
Он пожелал, чтобы свеча погасла. Но она продолжала гореть.
— Я не устала. Пожалуйста, выпейте.
Он слышал сквозь ночь органную музыку. В другое время он не узнал бы ее сразу.
— Мне нужно ваше сотрудничество.
— Пожалуйста. Все, что угодно.
— Смотрите, луна! — показал он.
Она взглянула вверх, и из-за чернильной тучи вышла луна.
— И еще, и еще…
В темноте прошли луны, как нитка жемчуга.
— Последняя будет красной, — сказал он.
Так и было.
Он вытянул указательный палец, откинул руку в сторону, вдоль поля зрения Элины, и хотел коснуться красной луны.
Рука его заболела; ее жгло. Он не мог шевельнуть ею.
— Очнитесь! — завопил он.
Красная луна исчезла, и белая тоже.
— Пожалуйста, выпейте.
Он вышиб бокал из ее руки и отвернулся. Когда он вновь повернулся к ней, она по-прежнему держала бокал.
— Выпьете?
Он повернулся и полетел прочь.
Это напоминало бег сквозь высокий — выше пояса — снежный сугроб. Это было неправильно. Он усложнял ошибку этим бегом — он уменьшал свою силу, а силу Элины увеличивал. И это вытянуло из него энергию, высушило его.
Он стоял во мраке.
— Мир движется вокруг меня, — сказал он. — Я — его центр.
— Пожалуйста, выпейте, — повторил ее голос, и он очутился на прогалине, рядом с их столиком у озера. Озеро было черное, а луна серебряная, и висела она высоко: он не мог до нее дотянуться. На столе мигала единственная свеча, и ее свет делал волосы и платье Элины серебряными. На лбу ее была луна. На белой скатерти стояла бутылка кьянти — рядом с широким фужером для вина. Он был полон, и розовые пузырьки пенились по краю.
Рэндера мучила жажда, а Элина была прекраснее всех, кого он когда-либо видел, и ожерелье ее сверкало, и с озера дул холодный ветер, и было здесь что-то, что он должен был вспомнить…
Он шагнул к ней, и его доспехи слегка зазвенели. Он потянулся к фужеру, но его рука болезненно застыла и упала вдоль тела.
— Вы ранены!
Он медленно повернул голову. Из открытой раны на бицепсе лилась кровь, стекала по руке и капала с пальцев. Броня была проломлена. Он заставил себя отвернуться.
— Выпей, любимый, это излечит тебя. Я подержу фужер.
Он смотрел на нее, когда она подносила фужер к его губам.
— Кто я? — спросил он.
Она не ответила, но ответило что-то из плещущей воды озера:
— Ты Рэндер, Конструктор.
— Да, я вспоминаю, — сказал он и, медленно повернувшись к той лжи, которая могла сломать всю иллюзию, заставил себя сказать:
— Элина Шэлотт, я ненавижу вас.
Мир закачался и поплыл вокруг него, вздрагивая, как от рыданий.
— Чарлз! — взвизгнула Элина, и мрак упал на них.
— Очнитесь! Очнитесь! — кричал он, и его правая рука болела и горела, кровоточа в темноте.