Творящие любовь

— Вспомни, что я тебе говорил. Тебе совершенно противопоказано работать. Во всяком случае, пока. — Он замолчал. — Абсолютно никакой работы.

Элизабет-Энн была не из тех, кто лжет, даже при вынужденных к этому обстоятельствах. Поэтому она ограничилась неопределенным кивком, который, как она представляла себе, доктор Дадурян мог истолковать по-разному. Элизабет-Энн взяла торжественную клятву с миссис Голдстайн регулярно сообщать ей по телефону обо всех важных сделках. Она уже предчувствовала, что международные переговоры по телефону будут происходить часто. Ей было слишком хорошо известно, что, если она — сердце империи «Хейл» — будет слишком долго вне досягаемости, Генри все возьмет в свои руки и никто ничего и знать об этом не будет. Он может уволить преданный ей персонал и заменить его своими ставленниками. Только сама Элизабет-Энн могла этому помешать. Она понимала: стоит ей потерять контроль за происходящим, вернуть его будет очень трудно.

Генри — ее горячо любимый внук, несмотря на совершенные им ошибки. Но он жаждет власти. Слишком жаждет. Как только она уйдет, Генри слишком легко удовлетворит свои аппетиты.

Как бы то ни было, Элизабет-Энн постарается его придержать.

Альтернатива слишком ее пугала.

5

Вилла носила название «La Fleur de Matin» — «Вьюнок» — и казалась ожившей цветной открыткой. Расположившаяся на поросшем лесом склоне холма высоко над Канном, самая старинная часть здания относилась к тринадцатому веку. Укрепленная, отремонтированная и достроенная множество раз с тех времен, вилла представляла собой в настоящее время странный ансамбль разросшихся строений разной высоты — от одного до четырех этажей. Некую общность ансамблю придавали высокие стены, окружавшие со всех сторон участок земли в шесть акров. Они же служили гарантом уединенности.

Элизабет-Энн рассматривала дом, пока шофер осторожно пересаживал ее из машины в инвалидное кресло. У нее вырвался вздох облегчения, когда она увидела, насколько комфортно будет ей здесь. Перед ней был дом-мечта, причудливое сочетание темных стволов деревьев и крепких камней, окруживших с трех сторон террасу с колоннадой и крестовыми сводами. Сквозь огромные арки террасы открывался вид на многие мили, а сразу за ней расположились внутренний дворик и сад — величественное собрание аккуратно подстриженных платанов и буйного кустарника.

Пока шоферы выгружали горы багажа из трех машин под присмотром мисс Кинни и мисс Хеппл, агент по продаже недвижимости показывал Элизабет-Энн и Дороти-Энн окрестности. Пейзаж подчинялся определенному плану. Здесь росли и зеленые дубы, их плотные короткие стволы покрывала серовато-черная кора, и оливковые деревья, под которыми раскинулись скрывающие землю клумбы темно-синих бархатных фиалок, и фисташковые деревья с красными ягодами, которые скоро созреют и станут коричневыми.

Весной все здесь превратится в цветущий буйным цветом рай. Всего в саду росло девятьсот розовых кустов, были тут и клумбы с маргаритками, бесчисленные кусты жасмина, нежные деревья мимозы и несметное количество цветов, тепло лета заставит их пышно расцвести. А потом август принесет цветы фуксии, благоухающую нежность олеандров, ослепительную красоту бугенвиллей и бледно-голубые вьюнки, благодаря которым вилла и получила свое название. Еще даже не войдя в дом, и прабабушка и правнучка были очарованы. Они нашли свой сад, свой собственный уединенный рай.

Внутри дома возникли некоторые проблемы с креслом Элизабет-Энн, поэтому ей пришлось ограничиться первым этажом. Главным для нее было то, что она могла не прибегать к помощи других и пользоваться определенной свободой передвижения. В целом вилла сочетала в себе красоту, комфорт и уединение.

Но даже в раю есть свои отрицательные стороны.

Несмотря на то что дни были заполнены упражнениями, рекомендованными Ильзе Ланг, несмотря на общество Дороти-Энн и часы, проведенные в телефонных разговорах с Натали Голдстайн, носящей кодовое имя Алиса, чтобы обмануть бдительную мисс Хеппл, Элизабет-Энн ощущала растущую усталость. Она чувствовала себя больной и утомленной от постоянного сидения, сидения, сидения. Пожилая женщина начала испытывать ненависть к своей коляске, одновременно ставшей для нее и средством передвижения, и символом ее несчастья.

Но больше всего она ненавидела свое ничегонеделание. Терапия, игры, телефонные звонки — все было лишь временной заменой, а не настоящей работой. И это было хуже всего. Всю свою жизнь Элизабет-Энн строила и создавала, расширяла свои владения и управляла ими. Она жаждала удовлетворения от выполненной работы, напряжения каждого рабочего дня. Работа скрывала в себе столько возможностей проигрывать всяческие комбинации, что эта игра никогда не могла наскучить.

Элизабет-Энн ощущала себя так, словно ее отодвинули в сторону.

Ей придется сидеть в прохладном, тенистом внутреннем дворике, и лишь одна-единственная мысль будет мучить ее мозг.

«Если бы я только нашла, чем здесь заняться».

Все началось с обыкновенной детской игры.