Творящие любовь

— Это Италия, княгиня. Здешние законы отличаются от законов Америки.

— Но…

— Постарайтесь забыть об этом, княгиня, — мягко посоветовал слуга. — Представьте, что ничего не произошло.

Шарлотт-Энн в изумлении смотрела на него:

— Но ведь это случилось. Я же все видела своими глазами…

— Если вам больше ничего не нужно… — Еще раз легко поклонившись, Альдо отправился в свое купе.

Она посмотрела ему вслед, а потом вернулась в спальню. Луиджи спал, повернувшись на бок, не слышно было даже его дыхания.

Шарлотт-Энн выскользнула из халата и вернулась в кровать. Матрас прогнулся, и Луиджи зашевелился и перевернулся на другой бок, лицом к ней. Он открыл глаза и сонно покосился на нее.

— Ты не спишь.

— Да, — кивнула жена. — Мы на границе, — она глубоко вздохнула. — Луиджи…

— Хмм? — Он сладко зевнул.

— Они только что застрелили человека.

— Кто?

— Пограничники.

— Не волнуйся. — Князь снова зевнул. — Никто не осмелится стрелять в тебя.

Шарлотт-Энн изумленно посмотрела на него.

— Меня не это волнует. Они стреляли ему в спину. Безоружному человеку. Это было ужасно…

Его голос тихо зажурчал в ответ.

— Не занимайся подобными вещами. Это дело властей. — Луиджи обнял ее. — Завтра — длинный день. Постарайся немного поспать. Тебе это пригодится.

Шарлотт-Энн смотрела на мужа, но его веки уже опять опустились. Он тут же заснул снова. Вскоре до нее донеслось его тихое похрапывание.

Поезд уже давно мчался сквозь ночь, а сон все бежал от нее. Наконец Шарлотт-Энн снова встала, надела халат и пошла в гостиную, расположенную в передней части вагона. Долго сидела молодая женщина в бархатном кресле у окна. Величественные итальянские Альпы обманчиво мирно дремали в утреннем свете. Небо казалось ясным. Резкое чередование света и тени, какое ей не доводилось видеть прежде, создавало удивительный ландшафт.

Италия.

Теперь она в Италии. Еще одна незнакомая страна, где ей не приходилось бывать раньше и которая отныне станет ее домом.

Шарлотт-Энн вздрогнула: истинное значение ее замужества впервые открылось ей. Она уже не была просто женщиной, она стала княгиней — членом одной из самых влиятельных семей Италии. Ей предстояло стать частью культуры, доселе совершенно ей неизвестной. Здесь теперь ее дом, на земле, где правят фашисты. Еще в Нью-Йорке Шарлотт-Энн читала в газетах о Муссолини, но он не произвел на нее большого впечатления. Италия всегда казалась ей такой далекой. Ей и в голову не приходило, что фашизм и дуче могут сыграть какую-то роль в ее жизни. Но теперь все изменилось. Шарлотт-Энн поняла, что подобная ситуация глубоко затрагивает ее. У нее на глазах убили человека или, во всяком случае, серьезно ранили, и пограничники вели себя по-садистски. Она увидела ужас фашизма, дотоле скрытый от нее. Да, ди Фонтанези жизнь баловала. Удалось уклониться даже от неизбежной проверки паспортов.

Как это Альдо говорил?

«Это Италия. Здесь другие законы».

Шарлотт-Энн задумалась: сможет ли она приспособиться к новым условиям жизни? Что это за законы, поощряющие жестокость и убийство? Что за страна станет ее новым домом? Увиденного ей оказалось достаточно для того, чтобы понять, насколько ей отвратителен фашизм. Сможет ли она жить под его железной пятой?

Тени воспоминаний, сомнения проносились у нее в голове. Страх переполнял ее. Ее преследовала мысль о том, как ее мать восприняла новость о ее замужестве. Конечно, она уже давно получила телеграмму, отправленную двумя днями раньше из Гавра.

Шарлотт-Энн печально улыбнулась самой себе. Элизабет-Энн, вероятно, рассердится, но сделать уже ничего не сможет. В конце концов, Шарлотт-Энн теперь княгиня ди Фонтанези, и ее матери придется просто смириться с этим фактом. Да, она с рождения носила фамилию Хейл, но теперь ее сменила.

Но несмотря на то что реакция матери волновала ее, а сцена на границе привела в ужас, не это сейчас являлось истинной причиной ее волнения. Больше всего ее мысли занимала предыдущая ночь.

Альдо застелил отороченные кружевами простыни. По словам Луиджи, их вышивали монахини из ордена Богородицы. Потом молодожены выпили по бокалу шампанского на ночь и занялись любовью. Шарлотт-Энн испытала при этом странное чувство: они любили друг друга на простынях, вышитых монахинями, давшими обет молчания.

Позже, перед тем как уснуть, Луиджи сказал ей нечто, наполнявшее ее теперь таким страхом. Шарлотт-Энн снова вздрогнула, ее сердце забилось от леденящего ужаса.

Луиджи не сообщил родителям о произошедшей на борту лайнера свадьбе.

Он вез домой жену, которую никто не ждал.

9

Чем ближе они подъезжали к вековому гнезду ди Фонтанези по извилистой сельской дороге, тем яснее видела Шарлотт-Энн, что ее муж возвращается к привычной ему жизни. От него исходило радостное возбуждение, его глаза светились гордостью. Одного этого было достаточно, чтобы Шарлотт-Энн почувствовала себя чужой, а ее сомнения усилились.