Творимая легенда

– Мне не нравится, сказать по правде, что Ортруда заигрывает с радикальною сволочью.

Граф Камаи сказал с легкою ирониею:

– Это – мудрая политика.

– Это может кончиться худо, – сказал Кабрера, – и мы возлагаем все наши надежды на бдительность, патриотизм и мудрость вашего высочества.

Все они, спасающие отечество, были пьяны, и языки их ворочались не совсем свободно.

Глава сорок седьмая

Афра пришла в редакцию журнала «Вперед». Она знала, что найдет там Филиппо Меччио.

В редакции шла обычная будничная работа. Афра прошла полутемным коридором мимо редакционных комнат к кабинету главного редактора.

Юркий смуглый мальчишка, похожий на цыганенка, улыбаясь широко, отчего его большой рот казался еще больше, сказал ей:

– Доктор Меччио занят и никого не принимает, но уж об вас, милая барышня, я ему скажу.

Постучался в дверь, приоткрыл ее и крикнул:

– Госпожа Монигетти!

– Очень рад, войдите, – раздался из-за двери звучный голос, в точных акцентах которого ясно отражался решительный, деятельный характер.

Афра вошла в кабинет. Дверь за нею захлопнулась твердо и точно, словно решительным характером главного редактора было загипнотизировано все здесь.

Филиппо Меччио сидел в кабинете один, – человек, которого любила Афра и который любил ее с тою, несколько суровою, неловкою застенчивостью, с которою относятся к женщинам очень чистые и очень увлеченные работою люди. Они встречались часто, но поцелуи их были невинны и любовь их была чиста.

Некрасив, смугл, быстр в движениях, более ловок, чем силен, с неприятным подстерегающим выражением слишком умных глаз, с неприятно резким очерком губ, с излишне отчетливыми морщинами на красивой крутизне лба, с голосом, отлично звучащим на площади и в парламенте, но неприятно сильным в комнате, сверкающим, как лезвиями остро отточенных кинжалов, резкими, точными ударениями, – таков был человек, которого любила Афра, человек, у которого было много фанатически преданных ему друзей, поклонников и поклонниц, человек, в которого влюблялись страстно и безнадежно прекрасные девушки, очарованные блеском его неожиданных взоров и пламенною страстностью его речей.

Доктор медицины Филиппо Меччио, признанный глава своей партии, был рожден быть трибуном. Прирожденный демагог, он лучше всего чувствовал себя перед толпою, слушающею его речь, хотя бы то была враждебная ему компания самодовольных, сытых мещан. Речи его покоряли рабочую толпу; они зажигали в трудящемся люде живую веру, – и немного стоили в печати. Его жест, его взгляд, его внезапный сарказм – вот от чего дрожали и бледнели его политические враги, вот от чего горели восторгом сердца его единомышленников. Говоря парламенту или толпе, он не вдавался в изысканные утонченности. То, что он говорил, в устах другого могло бы показаться избитым, банальным. Но когда Филиппо Меччио в тысячный раз повторял, что частная собственность на орудия производства должна быть уничтожена, казалось, что в громе и в молнии рождается новый закон, изведенный из трепетно-пламенеющей души человека, который страданиями непостыдной, славной жизни и тяжкими усилиями мысли стяжал познание непреложной истины.

Филиппо Меччио отличался железным самообладанием. Сегодня утром он говорил на митинге телефонисток и имел бурный успех. С цветами, с восторженными криками провожали его девушки до редакции. Теперь цветы благоухали в стеклянных и глиняных вазах, на столах, на полках, на подоконниках, а Филиппо Меччио был невозмутимо спокоен, точно овация милых девушек нисколько не взволновала его.

Перед Филиппом Меччио лежала груда писем. Он поздоровался с Афрою и продолжал читать письма. Сказал Афре:

– Хорошие вести с механических заводов. Рабочие организованы и готовы к действиям.

– Как вы любите мучить! – сказала Афра.

– Чем? – с удивлением спросил Меччио.

– Филиппо, когда я ни приду, вы все заняты, – сказала Афра. – Вы совсем не обращаете на меня внимания!

– Милая Афра, я так занят! – сказал Меччио. – Но я очень люблю, когда вы приходите. В моей конуре становится светлее.

– Но вы так мало со мною разговариваете, – жаловалась Афра. – И никогда не зовете меня сами. Хоть бы в часы отдыха звали меня.

– Когда же мне отдыхать, милая Афра! Готовятся важные события. Настала пора для организованного выступления пролетариата.

Но он быстро сложил письма, непрочитанные в одну пачку, прочитанные в другую, спрятал их, отдельно каждую, и сел рядом с Афрою на диване, в спокойной позе отдыхающего человека. Он казался усталым, лицо у него было рассеянное, и видно было, что он все еще думает о своей работе.

Афра вздохнула. Он посмотрел на нее, и выражение сдержанной страстности мгновенно мелькнуло в его внезапно оживившихся глазах. Он взял ее руку и долго целовал ее. Спросил:

– Которые же цветы – ваши?

– О, Филиппо, вы их даже не заметили!

Она взяла лежавший на диване рядом с нею букет и сказала:

– У вас сегодня такое множество цветов. Если вы позволите, я соединю розы из этих двух ваз в одну вазу, а мои поставлю в другую.