Читаем Творимая легенда полностью

Правительственное войско охватило с трех сторон лагерь революционеров, опиравшийся на труднопроходимый горный хребет. Открыли сильный артиллерийский огонь по всем позициям инсургентов. Сильный, но малодействительный. Снаряды плохо попадали, а попадавшие в цель плохо поражали, потому что многие не разрывались. Войска были плохо обучены, командиры были неопытны и неискусны, а материальная часть очень исправна была только на бумаге.

Наконец принц Танкред послал солдат в атаку, прямо в лоб. Солдатики полезли по склонам и уступам гор, и многие были убиты меткими выстрелами таящегося в скалах противника. Наконец сошлись вплотную. Обе стороны сражались – врукопашную – одинаково храбро и одинаково нелепо.

Танкред бесцельно гарцевал на своем вороном коне по дорогам около своего штаба, выслушивал донесения офицеров, посланных с поля битвы и сумевших добраться до августейшего главнокомандующего, и отдавал уверенным и повелительным тоном приказания, случайно дельные и случайно нелепые. Некоторые из этих приказаний передавались по назначению; их исполняли кое-как или вовсе не исполняли, и то и другое совсем случайно.

Когда принц Танкред приближался к тем местам, где порою ложились, взметая дымную пыль, снаряды неприятельских пушек, кто-нибудь из приближенных говорил ему:

– Ваше высочество, вы должны беречь вашу драгоценную для государства жизнь.

Принц Танкред притворялся огорченным, удалялся быстрою рысью от опасных мест и говорил:

– Делать нечего! Предоставим славу подвигов иным, счастливейшим.

Ему отвечали:

– Вашему высочеству принадлежит слава победы над врагами отечества.

Опять та же цыганка встретилась утром Танкреду. Под горною сосною стояла она, глаза ее дико блестели, худощавые щеки были смугло-ярки, и ветер веял складки красной юбки у ее бронзово-темных, стройных ног. Увидев Танкреда, она засмеялась громко и сказала:

– Кого хочешь, того и победишь.

Танкред бросил ей несколько золотых монет. Они легли в пыль, а цыганка убежала.

К концу дня революционное войско было разбито. Немногие уцелевшие бежали в горы. Правительственные войска заняли позицию, усеянную трупами отважных.

Тем и кончилась революция. Парламент вотировал благодарность принцу Танкреду за спасение отечества. Он возвратился в Пальму с великим и шумным торжеством. Все население столицы вышло к нему навстречу. Только не было королевы Ортруды. Затем начались беспощадные репрессии. Трусливый буржуа жестоко мстил врагам за минуты своей слабости.

Военные суды действовали быстро и безжалостно. Не прошло и недели, как число повешенных и расстрелянных насчитывалось многими сотнями. На жителей восставших местностей наложены были тяжелые контрибуции. Несколько деревень было сожжено. Самоуправление коммун заменилось военно-административным управлением.


Филиппо Меччио скрылся в горах. Это омрачало радость принца Танкреда.

– Его необходимо взять живого или мертвого, – настаивал он.

Как в эти темные дни ненавидела Афра принца Танкреда! Как больно разрывалось ее сердце между любовью к Филиппо Меччио, которого ищут, чтобы осудить и убить, и любовью к королеве Ортруде, которая томилась здесь, бессильная узница власти!

Королева Ортруда спросила ее однажды:

– Афра, ты знаешь, где скрывается доктор Филиппо Меччио?

– Знаю, – сказала Афра.

С грустною нежностью сказала ей Ортруда:

– Передай ему, что если его возьмут и приговорят… ну, все равно, к чему бы ни приговорили, я намерена его помиловать. Моей бедной власти достаточно будет для этого. Ты сможешь передать ему это?

– Смогу, – отвечала Афра.

Хотела благодарить, – и даже не могла. Только заплакала молча. И, лаская, утешала ее Ортруда.

Проходили дни и недели. Филиппо Меччио был еще неведомо где. Остров Кабреру наводнили войсками, все берега острова стереглись тщательно, но все-таки не были уверены в том, что Филиппо Меччио не сумеет бежать за границу.

И вот наконец назначили за его поимку премию – двадцать тысяч лир тому, кто доставит его живого. Как всегда в таких случаях, нашелся предатель. Он проник к Филиппо Меччио под видом друга и потом открыл его убежище врагам.

Ночью дом в узкой, высокой долине меж гор, где скрывался Филиппо Меччио, был окружен солдатами. Было тихо и темно. Горные низкорослые пальмы молчали и слушали. В теплом, влажном воздухе рождались какие-то смутные шорохи. Кто-то спал в этом доме, кто-то стерег чей-то покой, дремля на пороге за входною дверью.

Солдаты прятались за стволами деревьев, за кустами. Предатель шепнул командиру роты:

– Вот окно той комнаты, где сегодня спит Филиппо Меччио.

Капитан, пожилой человек с желтым, нервным лицом, с громадными черными усами, сердито проворчал:

– Какое мне дело до этого окна! Кончайте ваше дело, дон Рамиро, если вы хотите его кончать.

Предатель молча пожал плечами. Он подошел к окну. Прижался к стене и постучался в стекло окна. Потом он легкою тенью скользнул в двери. Приоткрылась узкая щель. Сказан пароль, – и предатель в доме.

– Плохие вести, – шептал в доме предатель Филиппу Меччио, – отряд войск идет сюда. Кто-то выдал. Надо бежать.

– Куда? – спросил Филиппо Меччио.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На заработках
На заработках

Лейкин, Николай Александрович — русский писатель и журналист. Родился в купеческой семье. Учился в Петербургском немецком реформатском училище. Печататься начал в 1860 году. Сотрудничал в журналах «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки», «Искра».Большое влияние на творчество Л. оказали братья В.С. и Н.С.Курочкины. С начала 70-х годов Л. - сотрудник «Петербургской газеты». С 1882 по 1905 годы — редактор-издатель юмористического журнала «Осколки», к участию в котором привлек многих бывших сотрудников «Искры» — В.В.Билибина (И.Грек), Л.И.Пальмина, Л.Н.Трефолева и др.Фабульным источником многочисленных произведений Л. - юмористических рассказов («Наши забавники», «Шуты гороховые»), романов («Стукин и Хрустальников», «Сатир и нимфа», «Наши за границей») — являлись нравы купечества Гостиного и Апраксинского дворов 70-80-х годов. Некультурный купеческий быт Л. изображал с точки зрения либерального буржуа, пользуясь неиссякаемым запасом смехотворных положений. Но его количественно богатая продукция поражает однообразием тематики, примитивизмом художественного метода. Купеческий быт Л. изображал, пользуясь приемами внешнего бытописательства, без показа каких-либо сложных общественных или психологических конфликтов. Л. часто прибегал к шаржу, карикатуре, стремился рассмешить читателя даже коверканием его героями иностранных слов. Изображение крестин, свадеб, масляницы, заграничных путешествий его смехотворных героев — вот тот узкий круг, в к-ром вращалось творчество Л. Он удовлетворял спросу на легкое развлекательное чтение, к-рый предъявляла к лит-ре мещанско-обывательская масса читателей политически застойной эпохи 80-х гг. Наряду с ней Л. угождал и вкусам части буржуазной интеллигенции, с удовлетворением читавшей о похождениях купцов с Апраксинского двора, считая, что она уже «культурна» и высоко поднялась над темнотой лейкинских героев.Л. привлек в «Осколки» А.П.Чехова, который под псевдонимом «Антоша Чехонте» в течение 5 лет (1882–1887) опубликовал здесь более двухсот рассказов. «Осколки» были для Чехова, по его выражению, литературной «купелью», а Л. - его «крестным батькой» (см. Письмо Чехова к Л. от 27 декабря 1887 года), по совету которого он начал писать «коротенькие рассказы-сценки».

Николай Александрович Лейкин

Русская классическая проза
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза