Творимая легенда

К самому большому роману Федора Сологуба можно предъявить немалые претензии: недостаточная жизненность главного героя (впрочем, это же «легенда»), эклектичность, дающая повод прочитывать отдельные части как самостоятельные произведения (конгломерат сюжетов: бытописательных, мистических, научно-фантастических, историко-революционных, любовных, уголовных и проч.). И тем не менее «Творимая легенда» заслуживает своего выхода в свет спустя 75 лет после ее первого полного издания. Читателю конца XX века, переживающему ныне в своем сознании «геологический» сдвиг, интересно будет познакомиться с разными точками зрения относительно назревавшей в России в начале века революции и возможности построения в ней социализма. Этому вопросу уделено в «Творимой легенде» немало внимания. Вероятно, иначе чем современники Сологуба, а именно с учетом экологических катастроф XX века, прочтет он впечатляющее описание извержения вулкана на острове Драгонера, при котором вместе со своим народом погибла королева Ортруда.

Современному читателю близок Сологуб – певец человека с его тайнами бытия и неосуществимой мечтой о счастье. Легендарный мир Сологуба – это, используя образ Анны Ахматовой, «ворота» в ту «страну», где усилиями художника-творца уже достигнуты та гармония и красота, которые никогда, может быть, не станут уделом человека в его обыденной жизни, в реальной действительности. И чтобы их достичь, нужно стать не менее как творцом.

К этому и призывает Федор Сологуб.

А.И. Михайлов

Творимая легенда

Капли крови *

Глава первая

Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я – поэт. Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром, – над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном.

В спутанной зависимости событий случайно всякое начало. Но лучше начать с того, что и в земных переживаниях прекрасно, или хотя бы только красиво и приятно. Прекрасны тело, молодость и веселость в человеке, – прекрасны вода, свет и лето в природе.

Было лето, стоял светлый, знойный полдень, и на реку Скородень падали тяжелые взоры пламенного Змия. Вода, свет и лето сияли и радовались, сияли солнцем и простором, радовались одному ветру, веющему из страны далекой, многим птицам и двум обнаженным девам.

Две сестры, Елисавета и Елена, купались в реке Скородени. И солнце, и вода были веселы, потому что две девы были прекрасны и были наги. И обеим девушкам было весело, прохладно и хотелось двигаться, и смеяться, и болтать, и шутить. Они говорили о человеке, который волновал их воображение.

Девушки были дочери богатого помещика. Место, где они купались, примыкало к обширному, старому саду их усадьбы. Может быть, им было особенно приятно купаться в этой реке потому, что они чувствовали себя госпожами этих быстротекущих вод и песчаных отмелей под их быстрыми ногами. И они плавали и смеялись в этой реке с уверенностью и свободою прирожденных владетельниц и госпож. Никто не знает пределов своего господства, – но блаженны утверждающие свое обладание, свою власть!

Они плавали вдоль и поперек реки, состязаясь одна с другою в искусстве плавать и нырять. Их тела, погруженные в воду, представляли восхитительное зрелище, для того, кто смотрел бы на них из сада, со скамейки на высоком берегу, любуясь игрою мускулов под их тонкою, эластичною кожею. В телесно-желтом жемчуге их тел тонули розовые тоны. Но розы побеждали на их лицах и на тех частях тела, которые бывали часто открыты.

Берег против усадьбы был отлогий. Росли кое-где кусты, за ними далеко простирались нивы, и на краю земли и неба виднелись далекие избы подгородной деревни. Крестьянские мальчики проходили порою по берегу. Они не смотрели на купающихся барышень. Гимназист, пришедший издалека, с другого конца города, сидел на корточках за кустами. Он называл себя телятиною: не захватил фотографического аппарата. Но, утешая себя, он думал: «Завтра непременно возьму».

Гимназист поспешно глянул на часы – заметить, в какое именно время девицы выходят сюда купаться. Он знал девиц, бывал в их доме у своего товарища, их родственника. Теперь младшая, Елена, нравилась ему больше: пухленькая, веселенькая, беленькая, румяненькая, ручки и ножки маленькие. В старшей, Елисавете, ему не нравились руки и ноги, – они казались ему слишком большими, красными. И лицо красное, очень загорелое, и вся очень большая.

«Ну, ничего, – думал он, – зато она стройная, этого нельзя отнять».

Около года прошло с той поры, как в городе Скородоже поселился отставной приват-доцент, доктор химии Георгий Сергеевич Триродов. О нем в городе с первых же дней говорили много, и больше несочувственно. Неудивительно, что и две розово-желтые черноволосые девушки в воде говорили о нем же. Они плескались водою, подымали ногами жемчужные и алмазные брызги и говорили.