Творимая легенда

Отрывает человека от жестокой и пошлой обыденности и возносит его в мир высших состояний прежде всего то, что уже благо само по себе, что, выражаясь словами Сологуба, «прекрасно в самих переживаниях земных»: вода, свет, лето, «веселость в человеке», молодость, телесная красота, любовь… Но это только первая ступень в измерении человеческой сущности по вертикали. Сологуб – идеалист, он верит в существование сокровенного, единственно истинного мира, сигналы из которого доходят в нашу обыденность в виде неясных проблесков. Несчастье человека в его слепоте и глухоте к зовам оттуда. О них он может только гадать…, что в высшей степени свойственно многим героям Сологуба. «Я думаю, – высказывается главная героиня романа „Творимая легенда“ королева Ортруда, – что мы пришли из неведомого мира, чтобы воссоздать его на земле из материалов нашего земного переживания».

В связи со своей концепцией двоемирия Сологуб как бы перестраивает традиционное представление о жизни и смерти. Смерть в произведениях Сологуба весьма положительный персонаж. Одним из критиков она была даже названа его «Прекрасной Дамой». В смерти Сологуб видел выход из ущербной действительности в мир высшей реальности. Не случайно умирают у него чаще всего люди, достойные быть в лучшем мире, преимущественно дети. «Смерть – вот высшая скорбь и высшая сладость», – было сказано В. Розановым. Это мог бы сказать и Сологуб.

Сологубовский высший мир вовсе не следует понимать лишь только как некое мистическое инобытие или предполагаемую на другой планете неведомую отчизну, где свое солнце Маир и своя земля Ойле, воспетые Сологубом в его лирике. Это прежде всего мир, представленный «в видениях искусства», созданный художником, по определению М. Волошина, его духовной вибрацией, озаряющей в виде света «целую систему темной вселенной»[3]. «Я бог таинственного мира», – заявил Сологуб о себе, чем навлек со стороны критики нарекание в солипсизме.

Потребность же в создании своего мира была вызвана, как мы теперь понимаем, необходимостью освободиться от низменной действительности. Сологуб различает два вида искусства: одно слепо копирует жизнь, другое творит из нее «очаровательные легенды для того, чтобы силою вложенных в них чар была преобразована и сама жизнь» («Смутный день», 1912).

Сологуб жил в эпоху глобальных призывов и обращений к народу. Революционеры призывали к политической, классовой борьбе, голгофские христиане пытались пробудить в каждом человеке чувство личной ответственности за царящие в мире зло и несправедливость и «сораспяться» вместе с Христом. Сологуб призывал к пересозданию бездуховной действительности Красотой.

В крупнейшем романе писателя «Творимая легенда» (1907–1913) одинаково представлены оба сологубовские мира – действительность низменная и действительность преображенная. В нем (кстати, его любимом детище) автор задался целью представить и «горизонталь», и «вертикаль» человеческого бытия. Здесь и Россия в «смутную» эпоху первой революции, и Европа в своих основных чертах и приметах начала XX века: в политических волнениях и страстях, в разгоне набирающего скорость и высоту технического прогресса, в клубах дыма и пепле извергающейся Этны (география здесь, впрочем, вымышленная). Но это также и картины совершенно другого порядка. Здесь главные герои в краткое мгновение любовного счастья переносятся из жалкой земной действительности на блаженную Ойле. Главный герой романа Георгий Сергеевич Триродов воскрешает умерших в земной нищете и страданиях детей (заключавших в своих телах «все возможности и ни одного свершения»), переводя их из злого мира не сразу в гармонические сферы бытия, а пока еще только в чистилище, оборудовав под него свою таинственную усадьбу – «навий двор». Здесь сквозь жестокую современность просвечивает пленительная греза или утопия.

«Творимую легенду» следует рассматривать как антипод «Мелкому бесу». Герои этих двух крупнейших романов Сологуба принципиально полярны. Если Передонов имеет дрянную душу, нищ духом и безнадежно придавлен тусклой обыденностью, то Триродов – весь одухотворенность, свобода, могущество. Он – демиург, распоряжающийся миром по своему усмотрению. Среди разного рода занятий (он изобретатель, «воспитатель», социалист, политик, мистик, «химик-колдун» – как подытожил его профессиональное реноме К. Чуковский) Триродов пишет еще и стихи, весьма в сологубовском духе. Словом, «скорбь и томление» передоновского бытия преодолеваются в романе Сологуба, по определению того же Чуковского, «радостной и пышной триродовщиной»[4].