Творимая легенда

Торопливо пришла, – почти прибежала, – учительница. Это была очень молоденькая, хорошенькая, миленькая и, судя по слишком простодушному лицу, глупенькая девушка. В такой же одежде, какую носят местные крестьянки. Ее темные, с легким золотистым оттенком, волосы, схваченные тонкою легкою сетью и едва, наскоро сложенные, были еще мокры, и капли воды, светлые на золотистой, загорелой коже, зыбко дрожали на тонких руках и на подъемах быстрых ног.

Королева Ортруда, сидевшая на скамье у дверей школы, приветливо улыбалась ей. Девушка стремительно добежала, остановилась, низко поклонилась Ортруде, и назвала себя:

– Учительница здешней школы, Альдонса Жорис, дочь крестьянина этой деревни.

Она смотрела спокойно и весело и не казалась смущенною. Ортруде нравилась ее спокойная непринужденность и та простодушная откровенность, с которою Альдонса отвечала на ее первые вопросы. Был урок пения, и Ортруда не без удовольствия слушала пискливый и крикливый хорик, в котором недостаток искусства заменялся избытком усердия и детской веселости. При том же, влюбленная в свои мечты, она едва вслушивалась в детское пение, милое, но несколько смешное, потому что без низких голосов, – она мечтала о Светозарном и еще о Танкреде, которого все еще любила нежно и страстно.

Детей отпустили. Ортруда сказала Альдонсе ласково:

– Где вы живете, милая? Покажите мне вашу квартиру.

Альдонса радостно улыбнулась. Сказала:

– Прежде я жила у моих родителей. Но в прошлом году они умерли, и я живу здесь, при школе. Вот здесь.

Она показала крыльцо на боковой стороне дома. Ортруда и Афра вошли в квартиру Альдонсы. Бедная, чистая, трогательно-простая обстановка.

Ортруда вздохнула от невольной жалости. Ах, зачем не все живут в чертогах! Для чего есть на свете бедные жилища, плохая одежда! И бедность, и несовершенства жизни, зачем вы, когда мать-земля так щедра и плодоносна!

Небогатое население Соединенных Островов не могло тратить на школы много. Королева Ортруда знала, как мало получают сельские учительницы. Почти все они были из местных жительниц, и замуж выходили за своих же. Они не были барышнями, приехавшими из городов, чтобы способствовать поднятию народных масс. В государстве Соединенных Островов они жили общею с народом жизнью. И только потому, что школьные дома были поместительнее других зданий, принадлежавших сельским коммунам, школы естественно служили местом собраний и митингов, а в избирательные периоды около них сосредоточивалась агитация политических партий.

Скоро Ортруда различила лежащую на этой бедной обстановке знакомую королеве и издавно привычную ей печать праздничной счастливости. Видно было, что Альдонса старательно убирает свои комнаты, – может быть, для кого-то. В глиняных вазочках, расписанных пестро, но красиво, яркие благоухали цветы. Травы были брошены на пол, и пол был празднично чист, – сама Альдонса прилежно мыла его каждое утро. Белые занавесочки, картиночки на стенах. Светло, бело и розово.

Набожна Альдонса, – как и все крестьяне Соединенных Островов, – в ее комнате образа висят и крестики, – стоит у стены каменная Мадонна, грубо сделанная, но сладко благословляющая на любовь и на печали; в углу темнеет деревянное распятие, – у ног Мадонны, у ног Христа цветы живые и бумажные пестрые гирлянды. На столе книжки, издания Дома Любви Христовой. А вот на кровати из-под подушки зачем же виден прочитанный наполовину роман Пьера Луиса? Ну, это, конечно, привез милый, когда ездил в город покупать соль или гвозди.

Краснела, краснела Альдонса, когда жестокая Афра вытащила из-под подушки книжку в желтой обложке и, медленно перелистывая ее, сказала:

– Что-то скажет здешний священник, когда войдет к Альдонсе Жорис и увидит эту книжку?

– Альдонса ее спрячет, – сказала, улыбаясь, Ортруда и спросила: – Ты счастлива здесь, Альдонса?

– О, да, ваше величество! – живо ответила Альдонса. – Я здесь очень счастлива. Люди ко мне ласковы. Дети такие милые. И море близко.

Глаза Альдонсы блестели, как блестят они только у влюбленных. Видно было, что слова о детях, о море – это так только, потому что прячется знойный бес сладострастия, за всякие прячется личины. И как было Ортруде, все еще влюбленной, не догадаться о том, что влюбленная стоит перед нею! Ортруда, улыбаясь, спросила:

– У тебя, Альдонса, есть друг, не правда ли? Ведь я угадала верно?

Багряно краснея, улыбнулась Альдонса, и еле слышно шепнула:

– Да, есть.

– Кто же он, твой друг? – ласково спрашивала Ортруда.

– Не знаю, – сказала Альдонса.

Напряженно знойным оставался румянец ее смуглых щек. Но все так же радостна была ее улыбка. Ах, счастливы глупые!

– Как же ты этого не знаешь! – спросила Ортруда, дивясь.

И подумала вдруг:

«Почему-нибудь скрывает. Глупая!»

Альдонса рассказывала:

– Ко мне приезжает иногда верхом на вороном коне прекрасный сеньор. О, как он меня любит! Как любит! Как ласкает!

И почти шепотом, с трепещущею в голосе страстностью:

– Он зовет меня своею Дульцинеею.

Ортруда багряно вспыхнула.

Как! Почему это имя? такое знакомое ей! из милых слышанное уст!