Творивший легенды

На берегу моря в это время царило безмятежное лето. Семейство Вианов сняло в Капбретоне виллу. Молодежь купалась и читала, упрямо радуясь жизни. Здесь Борис познакомился с братом и сестрой Леглизами — Клодом и Мишель. Девушке в то лето исполнилось двадцать, она была ровесницей Бориса — невысокая пухленькая блондинка, которую все находили прелестной.

Вместе с Леглизами в компании появился еще один человек — их троюродный брат Жак Лустало. Он вошел в жизнь Бориса как живая легенда и впоследствии стал одним из ключевых персонажей многих его произведений. Лустало получил прозвище Майор. Вот кто творил мифы одним своим существованием! “Блаженный Майор, недавно из Индии”, — представлялся он при знакомстве. Майору было всего пятнадцать, но ростом он ничуть не уступал Борису и выглядел вполне взрослым. Внук депутата и сын мэра, Жак Лустало был тем не менее полностью предоставлен себе. Отца он ненавидел за то, что тот бросил мать, и старался с ним не встречаться. Этот эрудированный, хваткий и эксцентричный юноша, великолепный танцор и пламенный любитель джаза, смотрел на мир единственным (левым) глазом, рассказывая душераздирающую историю о неудавшемся самоубийстве (в действительности Жак потерял глаз в десять лет при более прозаических обстоятельствах). Так что один глаз у Майора был стеклянным, и с ним он любил проделывать всякие фокусы: бросал в рюмку, глотал, терял, предъявлял в качестве пропуска… К реальному миру Майор был демонстративно равнодушен — не учился и не работал, жил в своих фантазиях, сочинял небылицы, разговаривал с вещами, молчаливо и безнадежно обожал свою кузину Мишель. Еще он любил гулять по крышам. С вечеринок он редко уходил через дверь — обычно прыгал в окно. Один такой уход станет для него последним — это случится в январе 1948-го. Майору будет двадцать три года. Никто так и не узнает, был то несчастный случай или самоубийство.

В августе 1940-го, проведя два месяца на море, Вианы смогли вернуться домой. Уже было подписано перемирие с Германией, и повсюду хозяйничали немцы. Впрочем, присутствие оккупантов ощущалось лишь в Париже, а в Сен-Клу и Виль-д ’Авре немцев почти не было. Эколь сантраль тоже вернулась в Париж, и Борис готовился к новому учебному году.

В сентябре Мишель пригласили в “Фовет” (так называлось имение Вианов) на традиционный “свинг-ти” — в 40-е годы молодежные вечеринки именуются уже на американский манер. С этого “свинг-ти” и начинается романтическая история Бориса и Мишель.

Мишель Леглиз происходила из семьи, совсем не похожей на семейство Вианов. Родители ее в молодости были педагогами, что наложило неизгладимый отпечаток на стиль воспитания и взаимоотношений между близкими. С детьми были предельно строги, каждый их шаг контролировали. Мишель вспоминает, как отец в бинокль следил за ней из окна, когда на перемене она гуляла во дворе лицея. Девушка прекрасно знала английский, а также немецкий и итальянский. Но экзамены на степень бакалавра она так и не сдала. В свои двадцать лет она мечтала о независимости, любви и литературе.

В феврале 1941-го один из поклонников Мишель сделал ей предложение. Мишель ему отказала. Разразился семейный скандал, и мать пригрозила сослать ее в Бордо к теткам, если она немедленно не выйдет замуж — не за этого юношу, так хотя бы за своего нового друга из Эколь сантраль. Мишель пожаловалась Борису. “Ну что ж, в таком случае поженимся!” — решил Виан. 12 июня 1941 года состоялась помолвка, а 5 июля — свадьба с гражданской церемонией и венчанием. Биографы отмечают, что невеста опоздала к венцу, так как долго не могла справиться с накладными ресницами; ногти на руках и ногах ей все же удалось покрасить в белый цвет, что было с восторгом воспринято молодежью. Обе мамаши, однако, остались недовольны новобрачной: юбка у нее была до неприличия короткой — едва прикрывала колени.

А месяц спустя молодая чета уже ждала потомства.

Поселились они в доме родителей. Борис продолжал учиться, а Мишель вернулась к своему излюбленному занятию — она писала статьи о кино. Правда, печатались они за подписью главного редактора одного парижского журнала.

Времена были трудные, голодные, но французы есть французы. Молодежь веселилась бесшабашней, чем прежде. Вечеринки в танцевальном зале (его построил своими руками Поль Виан) следовали одна за другой. Медленные танцы сменялись быстрыми ритмами, партнеры демонстрировали чудеса гибкости и ловкости. Эти отчаянные увеселения с юношеским юмором описаны Вианом в “Сколопендре и планктоне”: