Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима

Для многих союзников вмешательство афинян обернулось и установлением демократии, но это не было целью Афин. Перикл и афиняне, когда позволяли обстоятельства, оставляли у власти существующие режимы, даже будь те олигархическими или тираническими. Лишь когда начинались восстания, требовавшие внимания Афин, они устанавливали демократию – и то не всегда. Имперская политика Перикла была разумной и прагматичной, а вовсе не сосредоточенной на идеологии. Тем не менее на протяжении многих лет афиняне устанавливали и поддерживали во многих полисах демократию и воевали с олигархиями и тираниями по всей своей империи. С точки зрения XX века это может показаться очередным завоеванием империи, но это было не так во времена Перикла. Аристократы и люди высших кругов общества в целом воспринимали демократию как новую, неестественную, несправедливую, некомпетентную и вульгарную форму правления, и они были не одиноки в недовольстве ролью афинян в насаждении этой формы. Во многих городах, вероятно даже в большинстве, многие простолюдины рассматривали афинское вмешательство в их политические и конституционны дела как урезания свобод и независимости; они предпочли бы недемократическую конституцию без афинского влияния демократической власти с этим влиянием.

Современные ученые пытаются доказать, что именно афинская поддержка демократии сделала империю популярной среди народных масс в союзных городах и что враждебность, с которой ее позднее стали воспринимать, есть результат «искажения реальности», происки древних авторов-аристократов. Впрочем, нельзя отрицать, что империя была непопулярна у всех классов и слоев населения, исключая небольшую группу демократических политиков, которые благоденствовали на афинские средства. Нет никаких оснований сомневаться в древнем убеждении, будто греки за пределами, а особенно внутри Афинской империи были глубоко ей враждебны. И даже некоторые афиняне возражали против «аморального» поведения Афин по отношению к союзникам.

Перикл предпринял ряд мер, чтобы оправдать афинское поведение и обеспечить бесперебойное поступление налогов от союзников. Имперским городам он объяснял, что на самом деле просто-напросто изменился идеал, лежавший в основе союза. С самого начала некоторые члены союза имели статус колоний, основанных Афинами. А среди греков колониальный статус подразумевал крепкие семейные взаимоотношения, но не подчинение. Кроме того, афиняне давно притязали на роль основателей ионийских городов; и сами ионийцы не только одобряли эти притязания, но и ссылались на них, дабы убедить афинян возглавить союз. На год переноса казны с Делоса выпало празднование Больших Панафиней, справлявшихся раз в четырехлетие; связи между колониями и метрополией обычно укреплялись благодаря таким религиозным обрядам. Союзники Афин обыкновенно подносили на Панафинеи корову и полный доспех, скорее символ верности, чем обременение. Колония, принесшая этот дар, получала почетное право принять участие в торжественном шествии к храму Афины на Акрополе. И потому все союзники Афин хотели обладать этим правом.

Совершенно не обязательно верить, что все были благодарны за такое право и что всех привлекали внешние атрибуты колониальных отношений, причем настолько, что полисы продолжали покорно выплачивать «дань» метрополии. И сомнения наверняка усилились, когда стали известны условия Каллиева мира с Персидской империей 449 г. до н. э.: «Все греческие города на побережье Малой Азии должны быть независимы; сатрапы же персидского царя не должны отплывать по морю (от берегов Малой Азии) дальше чем на расстояние трехдневного пути, и между Фасилидой и Кианеями не должны плавать большие военные суда; если царь и стратеги афинские примут эти условия, то афиняне не должны будут вступать с оружием в страны, которыми управляет царь Артаксеркс»[29]. По этому соглашению персы отказывались от своих претензий на греческие полисы в акватории Эгейского моря и на его побережье, а также на афинские линии коммуникации из Черного моря через Дарданеллы. Персидские войны наконец-то взаправду завершились, и афиняне могли утверждать, что добились победы, которую упустили спартанцы.

Это был великий миг, но серьезные вопросы остались. Пусть Кимон, неутомимый радетель войны против Персии, умер, перед глазами были его пример, его память и его друзья; все это заставляло сомневаться в мире с заклятым врагом. Плюс, если и вправду настал мир с Персией, означает ли это конец уплаты союзных взносов, конец союза и афинской гегемонии?