Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима

Эта цель была гораздо более амбициозной. Беотийцам пришлось взойти на гору Тайгет и спуститься по ее отрогам в начале зимы, избавить Мессению от спартанского гарнизона, мобилизовать илотов на работу, немедленно начать строительство огромного нового города – и допустить, что мессенские националисты окажутся надежными демократическими союзниками, – одновременно продолжая удерживать на безопасном расстоянии силы царя Агесилая. Мечтой Эпаминонда явно была конфедерация трех пелопоннесских городов с громадными цитаделями – Мантинеи, Мегалополя и Мессены, демократических полисов, способных под руководством Фив обуздать спартанский авантюризм, постепенно подрывая могущество Спарты, лишившейся значительной части илотов и былых союзников. Эпаминонд вовсе не чурался временных союзов по расчету с олигархическими государствами Пелопоннеса, однако он, кажется, предполагал, что новая конфедеративная демократия в Аркадии и Мессении останется, по своим «врожденным» политическим симпатиям, враждебной Спарте и приверженной альянсу с демократической Беотией[147].

Последствия

Оказался ли упреждающий удар Эпаминонда в 370–369 гг. успешным в долгосрочной перспективе?

Если ставилась цель исключительно прекратить череду спартанских вторжений в Беотию на протяжении последних сорока лет, ответ будет однозначно положительным. Спартанское войско с тех пор уже не переходило Коринфский перешеек, чтобы напасть на другой греческий город-государство. Если целью было подорвать могущество спартанской «империи», этого также удалось добиться, вне всяких сомнений. Пусть спартанское войско по-прежнему время от времени громило региональных конкурентов на поле боя, особенно в знаменитой «бесслезной битве» 368 г., обернувшейся разгромом аркадян, земельные владения Спарты на Пелопоннесе постепенно ужимались, благодаря возникновению автономных государств в Мантинее, Мессене и Мегалополе, освобождению мессенских илотов и утрате сельскохозяйственных угодий в Мессении. Спарта, предчувствуя закат, старалась сохранить свое главенствующее положение на Пелопоннесе, но всего тридцать лет спустя ее отсутствие при Херонее в общегреческом союзе против македонян уже не имело стратегического значения[148].

Покончило ли вторжение 369 г. со спартанской воинственностью?

Вряд ли. Олигархия Спарты обеспечивала известную стабильность на Пелопоннесе с окончания войны против Афин в конце V века. После фиванского освобождения илотов и союзных городов по полуострову прокатилась волна восстаний, потребовавшая трех новых беотийских походов на Пелопоннес – в 369, 368 и 362 гг.; их кульминацией стала так ничего и не решившая битва при Мантинее (362 г.). В этом сражении Эпаминонд был убит, как раз когда беотийцы стали праздновать победу. Как остроумно выразился историк Ксенофонт: «Это сражение внесло еще большую путаницу и замешательство в дела Греции, чем было прежде». Диодор воспользовался случаем, чтобы совместить восхваление Эпаминонда с утверждением, что его смерть означала конец краткого периода фиванской гегемонии[149].

По всей видимости, исходные устремления Эпаминонда, как бы к ним ни относиться, сводились к тому, чтобы не просто выдавить Спарту из Беотии, но «переформатировать» греческий мир таким образом, чтобы исключить любую возможность возрождения спартанского могущества; подобная цель, учитывая отдаленность Фив, означала почти постоянное военное присутствие фиванцев на Пелопоннесе. Вдобавок это колоссальное по своим масштабам предприятие требовало капитальных резервов, наличия морского флота и политического единства, что намного превосходило возможности сельских демократических Фив. Эпаминонд, похоже, сам осознал пределы беотийской власти и нарастание политической оппозиции его грандиозным зарубежным планам, когда в 362 г. снова вознамерился вторгнуться в Лаконику и захватить спартанский акрополь, будто его предыдущие достижения (освобождение илотов и создание укрепленных демократических городов) не оказали желаемого воздействия на устранение Спарты с региональной «шахматной доски» греческой политики[150].

Автономия, локальная политическая независимость, была эллинским идеалом, который ставился даже выше демократии. Едва демократические федеративные государства Аркадия обрели независимость от Спарты и Фив, никто не мог гарантировать, что их народные собрания, из благодарности к Эпаминонду, будут по-прежнему склоняться к союзу с Беотией. К 362 г. Эпаминонд уже шел на Пелопоннес не только чтобы додавить Спарту, но и чтобы усмирить Мантинею, недавнего демократического союзника, просьба которого побудила Фивы к первоначальному вторжению почти десять лет назад.