Творцы грядущего

Эта ночь была самой длинной, какую когда-либо мне приходилось переживать. Возобновились боли в плечах, почти исчезнувшие накануне вечером; правда, они не так сильны, как до лечения, но все же трудно переносимы и не дают ни минуты покоя, как и раньше. О сне не могло быть и речи. Я беспокойно мечусь и не могу дождаться утра. Ночной концерт улицы: звонки трамваев, грохот надземных поездов, стук лошадиных подков об асфальт сводят меня с ума. Завидно было смотреть на спящего Билла. Спал он беспокойно, но, по крайней мере, не чувствовал этой ужасной ломоты. Часы на церковной башне поблизости медленно отбивают полночь. Я пытаюсь отвлечься от болей хоть на минуту, думая о постороннем. Считаю секунды до нового боя часов – пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят… какая радость! Еще одной минутой меньше до восхода солнца. Снова считаю до шестидесяти… – двадцать восемь раз, двадцать девять, тридцать… Почему часы не бьют половину первого? Может быть, я считал слишком скоро. Начинаю снова – десять, пятнадцать, двадцать раз. Что такое приключилось со старыми часами? Может, они пробили, когда грохотал последний поезд. Встаю, зажигаю спичку. О, небо, нет у тебя жалости! Стрелка показывает двадцать семь минут первого. Бросаюсь на постель и целую вечность дожидаюсь, пока пройдут эти три минуты.

Так продолжалось всю ночь напролет, и все время я прислушивался к бою старых церковных часов. Время от времени удавалось задремать, но мой беспокойный сосед будил меня и не давал спать.

Глава 8. Репортер «Обозрения»

Едва первый слабый солнечный луч пробил себе путь сквозь наше окно и известил о наступлении нового дня, я, несмотря на упорный протест Билла, поднимаю его с постели.

– Вставай скорее. Я больше не могу. Я отправляюсь в госпиталь.

– Но ведь нет еще пяти часов.

– Не беда. Кого-нибудь разыщу. Я не в состоянии больше терпеть боль. А разве ты ничего не чувствуешь?

– Иногда немного.

Когда мы добрались до изолятора, мы не нашли там доктора, и помощь нам оказал санитар. Билл, собственно, и не нуждался в ней, но составил мне компанию. К восьми часам мы закончили наше лечение, побродили немного и отправились на поиски редакции «Вечернего Обозрения». Здание газеты помещалось в самом центре газетного квартала. Это был четырехэтажный домик, словно карлик, сжатый посреди возносящихся до небес небоскребов. Билл идет впереди и спрашивает, где помещается отдел хроники.

– Наверху, – коротко указывает нам дежурный служитель у ветхой входной двери. Поднимаемся по крутой лестнице наверх. На первом этаже помещаются различные отделения акционерного издательского общества «Обозрение»; больше всего места уделено отделу известий, который мы узнали по металлическому стуку многочисленных телеграфных аппаратов.

– Наверно, сюда – решительно говорит Билл и тянет за ручку замызганной двери.

Но здесь оказалось не то. Мы попали в большое помещение, заполненное узкими столами, на которых в хаотическом беспорядке наставлены всевозможного рода пишущие машинки и телеграфные аппараты; за ними работали люди с таким усердием, словно от этого зависела их жизнь.

– Вам что? – спрашивает какая-то длинная, худая фигура, к которой мы обратились.

– Нам нужен господин Томас Грэхем Ватсон, – объясняю я.

– Здесь такого нет! – отрывисто отвечает фигура и поворачивается.

– Но он должен быть здесь, – наступает на нее Билл, – он служит в редакции.

– Вечерней или утренней?

– Вечерней.

– Это наверху, – бросает нам на ходу фигура и уже громко выкрикивает телеграмму из Вихиты в Канзасе.

Покидаем зал и лезем по второй, крутой и узкой лестнице наверх. По дороге видим стеклянную дверь с довольно убогой надписью «Обозрение»; полагая, что мы наконец у цели, входим. Большой зал, набитый старыми конторками, но ни единой души человеческой. В недоумении смотрим друг на друга.

– Я удивляюсь!

Чему удивляется Билл, он не успевает сказать, потому что какой-то мальчик, пробегая мимо заваленного бумагами стола, с разбегу натыкается на нас. Извиняется, хочет бежать дальше, но Билл удерживает его за руку.

– Где отдел хроники «Вечернего Обозрения»?

– Этажом выше.

Мальчик пальцем указывает нам на дверь с надписью «Вечернее Обозрение». Билл с раздражением толкает дверь, и мы поднимаемся уже по винтовой железной лестнице на следующий этаж.

Здесь царит большая суета. Пробегают мимо полуодетые, замасленные люди, толкая перед собой тележки. Треск наборных машин совершенно оглушает нас. Заметив на противоположном конце помещения огороженное проволочной решеткой более безопасное местечко, пробираемся туда.

От тридцати до сорока конторок сжаты на таком тесном пространстве, что между ними едва хватает места для стульев; на них сидят люди, готовящие вечерний выпуск «Обозрения». Почти все это были молодые люди, лишь кое-где из-за более высокой конторки выглядывала седая голова.

Все курили, голубоватые облака табачного дыма носились в воздухе.

– Что вам угодно? – спрашивает лысый человек, сидящий перед конторкой недалеко от входа, у решетки.