Творцы русской идеи

Карсавина арестовали в июле 1949 года. Приговор — десять лет. За что? Страшно сказать — за то, что «являлся одним из идеологов и руководителей белоэмигрантской организации «Евразия», ставившей своей целью свержение Советской власти»²³. Евразийство, как его понимал Карсавин, ставило перед собой задачу перебросить мост от эмиграции на родину, найти общий язык с коммунистами. Перед советской властью Карсавин никакой вины не чувствовал, именно поэтому он оставался в Литве, занятой советскими войсками в 1940 и 1944 годах.

В Абезь Карсавин, у которого в заключении началась чахотка, был доставлен в конце 1950 года. Здесь он нашел почитателей среди литовцев, которых привлекло знание Карсавиным их языка (через год после приезда в Каунас Карсавин читал курс по-литовски), немцев, пораженных его эрудицией в культуре Германии, русских, близких ему по духу. Освобожденный по болезни от изнурительного физического труда, Карсавин умудрился работать умственно — писал стихи, комментарии к ним, кратко формулировал тезисы своего мировоззрения. Среди собеседников Карсавина были высокоинтеллигентные люди: искусствовед Пунин, инженер Ванеев, считавший себя учеником Карсавина, литовский врач Шимкунас. По просьбе последнего Ванеев выполнил скорбную эпитафию скончавшемуся мудрецу. «Лев Платонович Карсавин, историк и религиозный мыслитель. В 1882 г. родился в Петербурге. В 1952 г., находясь в заключении в режимном лагере, умер от миллиарного туберкулеза. Л. П. Карсавин говорил и писал о Тройственно-едином Боге, который в непостижимости Своей открывает нам Себя, дабы мы через Христа познали в Творце рождающего нас Отца. И в том, что Бог, любовью превозмогая Себя, с нами и в нас страдает нашими страданиями, дабы и мы были в Нем и в единстве Сына Божия обладали полнотой любви и свободы. И о том, что само несовершенство наше и бремя нашей судьбы мы должны опознать как абсолютную цель. Постигая же это, мы уже имеем часть в победе над смертью чрез смерть. Прощайте, дорогой учитель. Скорбь разлуки с Вами не вмещается в слова. Но и мы ожидаем свой час в надежде «быть там, где скорбь преображена в вечную радость»²⁴. Шимкунас одобрил текст, свернул лист в трубку и вложил во флакон с плотной крышкой. При вскрытии (эта процедура, как пишет Зоммер, была обязательной, свидетельствуя о «гуманизации» лагерного режима: до этого голову покойника разбивали молотом или тело протыкали штыком, чтобы избежать возможности симуляции и побега). Шимкунас вложил флакон в разрезанное тело мыслителя. «С этого момента и навеки прах Карсавина имеет в себе памятник, стеклянная оболочка которого способна противостоять гниению и разложению, сохраняя написанные — не золотыми буквами на камне, а обычными чернилами на бумаге — слова свидетельства о человеке, останки которого захоронены в земле безымянной могилы»²⁵.

Россия — страна уникальных ситуаций. Мыслитель, безвинно замученный на каторге, с траурной эпитафией в груди брошенный в мерзлую тундру, — такого история мировой культуры еще не ведала.

Примечания

¹ Подробнее об этом см.: Ястребицкая А. Историк-медиевист Лев Платонович Карсавин. М., 1991.

² Карсавин Л. П. Соч. М., 1993. С. 161.

³ Карсавин Л. П. Малые сочинения. СПб., 1994. С. 112.

⁴ Там же. С. 185. С. Хоружий называет имя лирической героини «Петербургских ночей» — Е. Ч. Скржинская (1894–1981). К ней обращена и «Поэма о смерти», речь о которой ниже.

⁵ Карсавин Л. П. Малые сочинения. С. 193.

⁶ Там же. С. 196.

⁷ Карсавин Л. П. Соч. С. 172.

⁸ Там же. С. 183.

⁹ Карсавин Л. Философия истории. Берлин, 1923. С. 254. «Идея прогресса связана с более или менее бессознательным отрицанием единства развития, и теоретику прогресса процесс развития представляется в виде прерывного ряда сменяющих друг друга фаз или периодов. Лучшее для него лежит в будущем, настоящее и прошлое навсегда умирает… Так закрывается единственный путь к пониманию прошлого, в котором уже не усматривают ничего всевременно ценного и важного, и утрачивается всякое оправдание исторического интереса. Зачем, действительно, изучать прошлое, если законов и правил для будущего историк найти не может, а вместо каких-нибудь фантастов и метафизиков, вроде Платона, Плотина, Николая Кузанского, полезнее изучать самоновейшие системы Когена, Авенариуса или Бергсона? Беда только в том, что при отдаленности прогресса, пожалуй, не стоит изучать и их, так как настоящее тоже станет прошлым и в глазах наших потомков будет заслуживать лишь забвения. Так, обесценивая историю, теория прогресса неизбежно обесценивает и современность» (Карсавин Л. Введение в историю. СПб., 1920. С. 30).

¹⁰ Карсавин Л. П. Соч. С. 182.

¹¹ Карсавин Л. Философия истории. С. 72–73.

¹² Карсавин Л. П. Соч. С. 126.

¹³ Там же. С. 128.

¹⁴ Там же. С. 384–385.

¹⁵ Там же. С. 153.

¹⁶ Карсавин Л. П. Малые сочинения. С. 450.

¹⁷ Там же. С. 453.