Творцы русской идеи

Наоборот, в обществе по типу организма, в котором чем больше разделяются занятия, тем больше оно приближается к своему идеалу, т. е. к типу организма и по новейшим воззрениям делается совершеннее, в таком обществе знание становится достоянием одних, а дело, действие, работа — уделом других, большинства»⁸. Общество по типу организма (в расцвете) — Англия, общество по образу Троицы (в зародыше) — Россия, где сохранилась крестьянская община. Соответственно, в России представлен и «высший класс» христианской религии — православие. Запад отталкивает Федорова своим индивидуализмом, который, по его мнению, является великим злом. Буржуазный прогресс порождает две крайности, одинаково враждебные человеку, две формы антихристианства — «Языческий индивидуализм и семитический социализм, порабощение личности»⁹. Отсюда и потрясающие Европу бесплодные революции. Если бы Федоров знал, какая грядет в России!

В глазах Федорова теоретическим обоснованием индивидуализма служит западная философия — критицизм Канта и позитивизм Конта. Поражение Франции в Франко-прусской войне означало победу Канта над Контом. Но Кант не всесилен, Федоров критикует его промахи, главный из которых состоит в том, что в учении кенигсбергского мудреца нет места «общему делу». Кантовский практический разум не уничтожает зло в мире, так как действует в одиночку, учит индивидуальной морали. Философия Канта недостаточно синтетична. За трансцендентальной аналитикой (важной частью «Критики чистого разума») должна была следовать не трансцендентальная диалектика, а имманентная синтетика, как слияние теоретического и практического разума, мысли и воли. Неудивительно, что Кант не знает подлинной свободы. Свободу надо не осознать, а завоевать — преодолением смерти. Свобода не объективна, не субъективна, а проективна, это дело будущего. Отсутствием проектизма грешит и позитивистская философия. Позитивизм молится на факты, обожествляет природу, между тем природа — источник зла (смерти); Федоров требует «регуляции» природы, не насильственного вторжения в нее, а гармонического взаимодействия с ней. Из западных мыслителей ближе всего к учению Федорова натурфилософия Шеллинга¹⁰.

Переиначивая кантонские тексты (вольно переводя их), Федоров стремится изобразить кенигсбергского мыслителя как апологета атомизации общества и буржуазного (мещанского) эгоизма. Федоров недоволен даже проектом вечного мира, вышедшим из-под пера Канта, не находя в этом проекте своих идей братства между людьми и победы над смертью. «…На торговых выгодах или корыстолюбии нельзя основать мир; проект же вечного мира у Канта основан именно на корыстолюбии, на забвении убитых, на забвении взаимности из-за торговых выгод, и притом проект этот ограничивает борьбу, понимая ее только как войну в тесном смысле. Да и возможен ли вечный мир между существами, за которыми и не признается вечного существования? И, конечно, Кант был совершенно прав, назвав вечный мир мечтою»¹¹.

С Достоевским Федоров не встречался, тем не менее известна высокая оценка учения Федорова, принадлежащая великому писателю. В письме к Петерсону, который изложил взгляды своего учителя, Достоевский сообщал, что считает их за свои собственные.

Толстой познакомился с Федоровым в 1881 году (об этом есть соответствующая запись в его дневнике). Затем Толстой — частый гость Федорова в его служебном помещении. Однажды он попал в каморку, где жил философ, и был поражен аскетизмом его быта. Федоров не принимал толстовского отрицания науки и учения о непротивлении злу насилием; «общее дело» Федорова требует активного вмешательства знания в жизнь. Отношения между Федоровым и Толстым испортились окончательно в 1892 году, когда Толстой опубликовал за рубежом статью против русского правительства. Философ посчитал такой поступок непатриотичным и не подал графу руки. Недавно опубликован любопытный документ — фотоснимок Толстого с иронической надписью Федорова: «Портрет известного чтителя собственной иконы и иконоборца всех других икон от иконы Спасителя и Богоматери (особенно Иверской) до иконы Феодосия и Серафима»¹². Сам Федоров не разрешал себя ни портретировать, ни фотографировать; единственное его изображение — тайком выполненные зарисовки известного художника Л. Пастернака.

Показателен для взглядов Федорова следующий эпизод его жизни. В 1882 году он прогуливался с Толстым по организованной в Москве промышленно-художественной выставке. Толстой, абсолютный враг науки и прогресса, промолвил: «Динамитцу-бы!» Федоров замахал на него руками. В воспоминаниях С. Н. Дурылина имеется аналогичный рассказ: «…Как-то из каталожной Н. Ф. повел Л. Н-ча по библиотеке отыскивать нужную Толстому книгу. Они проходили комнату за комнатой, уставленные доверху книгами. И Л. Н. не удержался и сказал:

— Какое множество книг! И какое ничтожное число из них действительно нужно людям. Все остальные можно было бы сжечь без всякого ущерба.

Федоров остановился, отстранился от Толстого и, сурово оглядев его с ног до головы, промолвил: