Творцы

Когда в ядро урана попадает снаряд-нейтрон, оно распадается — трескается, ломается, разваливается на два осколка. Можно применить и термин «делится» по аналогии с делением клетки. Мейтнер с Фришем так и назвали совместную заметку: «Деление урана с помощью нейтронов. Новый тип ядерной реакции». Они давали и расчет энергии осколков. Получалась чудовищная цифра — 200 миллионов электрон-вольт на каждый акт деления. В миллионы раз больше, чем при химических реакциях! Прямо-таки звездные энергии! А во второй заметке, написанной одним Фришем, сообщалось, что, возвратившись в Копенгаген после встречи с теткой, он в специальном опыте уловил осколки распавшегося ядра урана.

Курчатов размышлял. Итак, решена одна загадка — что происходит с ураном, когда его облучают нейтронами. Взамен появилось десять новых. Во-первых, так и неясно, появляются ли все-таки трансураны или нет? И во-вторых, на какие осколки распадается ядро урана? Из одного ядра не могут одновременно получиться лантан и барий, их суммарный вес больше веса урана. Значит, еще элементы? И очевидно, вылетают электроны, их появление фиксировали и раньше. А может быть, и нейтроны? И если нейтроны, то сколько их? Если один нейтрон разбивает ядро, а из ядра вырываются вторичные нейтроны, то ведь они могут в свою очередь разбить новые ядра, а те выбросят новые нейтроны — и вспыхнет ядерный пожар! Почему об этом умалчивают берлинцы и Мейтнер с Фришем?

Курчатов схватил оба журнала и направился к Иоффе. Директор Физтеха, тоже взволнованный поразительным открытием в Берлине, торжественно произнес:

— Свершилось, Игорь Васильевич!

— Свершилось! — радостно отозвался Курчатов. — И знаете, о чем я думаю? О вторичных нейтронах! Если они вырываются из ядра и если их в среднем больше одного, то ведь это ядерный пожар, охватывающий кусок урана! Уверен, что не я один сейчас об этом думаю.

Курчатов набрасывал на бумаге цифры. Если опыты Фриша верны, то распад урана должен обеспечить выделение энергии в миллионы раз больше, чем горение угля. Килограмм урана равноценен тысяче тонн антрацита — это звучало фантастично!

Иоффе задумчиво сказал:

— Какое сейчас волнение в больших лабораториях мира! Все торопятся воспроизвести опыты Гана и Фриша... Мы, надеюсь, не будем стоять в стороне от великого похода на ядро урана?

Курчатов собирался вырываться вперед. Распад урана ставит массу вопросов. Две наисрочнейшие и наиважнейшие проблемы — какова природа осколков уранового ядра и имеются ли вторичные нейтроны. Ставим эксперименты в этих двух направлениях!

Иоффе показал на журналы:

— В Париж и в Рим они пришли на две недели раньше, чем к нам, даже Нью-Йорк опередил нас на неделю. В гонке урановых исследований, которую я предвижу, и неделя будет иметь значение. Вы правильно говорите — не вы один об этом думаете. И, вероятно, не первый подумали о вторичных нейтронах.

Курчатов покачал головой. В гонке исследований важно, кто раньше начнет, но еще важней, с какой быстротой пойдет работа. Он приступает к исследованиям сегодня же. Ни одного часа промедления!

— Что до первой проблемы — на какие элементы распадается ядро урана, — то за нее лучше взяться радиохимикам, — заметил Иоффе. — Кстати, Хлопин несколько лет занимался облучением урана — разве не так? Определение вторичных нейтронов, естественно, дело физиков.

Курчатов с воодушевлением сказал:

— Если надежды наши осуществятся, в технике произойдет революция! Это ли не выход теоретических исследований в живую практику!

Иоффе одобрительно улыбался. Вероятно, Курчатов преувеличивал скорость выхода научных экспериментов в практику производства. Это было хорошее преувеличение — творческое приближение к грядущему. Невероятное становилось реальностью. То, что недавно называлось пророчеством, сегодня — тема эксперимента. Было от чего кружиться голове!

2

Не заходя к себе, Курчатов поехал в Радиевый институт. Ватные тучи, обложившие небо, наконец прорвало — снег валил так густо, что прохожие превращались в подобие снежных баб. Курчатов уткнул нос в шарф, чтобы не дышать холодным воздухом. Проклятый грипп давал о себе знать и чиханьем, и слезящимися глазами, и повышающейся температурой. «Валит в постель, шельма!» — с досадой подумал Курчатов и проглотил две таблетки кальцекса. От мысли, что какое-то лекарство принято, стало легче. Он быстро прошел мимо циклотронной лаборатории и поднялся на второй этаж. Хлопина в его маленьком кабинетике не было. Курчатов прошел в соседнюю комнату. Хлопин с женой — оба в белых халатах — расставляли в лаборатории баночки с реактивами.

— Не ждали, Виталий Григорьевич? А я — вот он, в натуральную величину!

— Ждали! — весело отпарировал Хлопин. — Ни Мария Александровна, ни я не сомневались, что сегодня будете. И я вам нужен, и еще больше — вы мне! Как по-вашему, что в баночках?

— Хотелось бы, чтоб урановые соединения!