Ты

– Нормально, – ответила я. – Универ закончила, нашла работу. Не по специальности, правда, но… Более или менее по нутру.

Ты спросила, где я работаю и во сколько заканчиваю. «Хм», – насторожилось что-то во мне, но я назвала и адрес, и время. Когда я выходила из машины в туманный мрак осенней ночи, лёгкое прикосновение твоей руки к моей обожгло мне кожу до содрогания. Ноги ныли, а в окнах моего дома горел свет.

Час пятнадцать. В сумраке комнаты, чуть рассеиваемом светом от экрана телевизора, белела на подушке седая голова отца. Он спал. Помнится, когда я вернулась в четыре утра, отец пил чай на кухне, не смыкая глаз.

Дождь наносил на стекло лёгкие серебристые штрихи, из крана капала в темноте вода, мои пальцы слабо пахли чем-то копчёным. А в доме напротив светилось чьё-то бессонное окно – как звезда, которая сводила воедино наши с тобой пути.

4. ПРЕДНАЧЕРТАННОЕ

Сентябрьское солнце – кисло-сладкое, спелое и прохладное, как антоновское яблоко. Я никогда не могу им насытиться. Мне его всегда мало. Летний душистый мёд засахаривается, смешивается с золотом листопада и прохладой аллей загрустившего парка, и получается осенний блюз – музыка, которой пропитана наша встреча.

Тот день был как раз светлым и погожим, вот только солнца мне перепало совсем чуть-чуть – когда я ходила на обед в кафе по соседству с нашей книжной секцией. У нас в торговом зале окон вообще нет, и мои глаза, изголодавшись по живому дневному свету, не могли оторваться от тёплого золота, так и манившего на прогулку. Только и грела мысль о том, что завтра – выходной, и если повезёт с погодой, можно будет побродить по шуршащим листьям.

Когда я наконец вырвалась под открытое небо из душных стен, уже стемнело, и зябкий сумрак тут же прильнул к щекам. Уличные фонари, окна, вывески и фары машин: вечерний город.

И – звон гитары слева от входа… Вздрогнув, я посмотрела туда.

Нас разделяли несколько метров тротуарной плитки. Сидя на скамейке, ты задумчиво перебирала струны, и в свете фонаря поблёскивали плечи твоей кожаной куртки. Прохожие недоуменно поглядывали: шапки или какой-либо ёмкости для денег перед тобой не было, так зачем же ты играла? Они не понимали, что ты могла это делать и просто так – для своего удовольствия, безвозмездно даря музыку усталому осеннему городу. Но хрустальный перезвон был слишком нежен и хрупок для улицы, так и хотелось схватить его в горсть, чтобы он не испачкался, и спрятать за пазуху, поближе к сердцу.

Так вот зачем ты выспрашивала у меня о моём графике работы…

Минуту я стояла столбом, просто слушая и еле сдерживая щекотные смешинки, мягкими шариками подкатившиеся под диафрагму. Наверно, это было счастье. Вот такое смешное и пушистое, как твоя голова, которую моя рука так и тянулась погладить и взъерошить.

Конечно, ты слышала мои шаги, но играть не перестала. Когда я подошла и села рядом, ты улыбнулась. Мои губы тоже сами собой растянулись до ушей.

– Привет. Меня ещё никогда так не встречали… Спасибо тебе.

Любуясь твоими ногами в брюках стиля милитари с накладными карманами на штанинах, я думала о том, как тебе идёт такой «пацанский» имидж. Что-то было в этом забавное: грубые ботинки псевдовоенного фасона и очаровательно хрупкая длинная шея, «солдатские» штаны и худые коленки под ними, брутальная куртка и трогательно тонкие запястья, мальчишеская стрижка и нежное девичье лицо. При взгляде на тебя мне всё время хотелось улыбаться. Так мы и сидели, отражаясь в зеркальной облицовке торгового центра: ты играла, а я слушала, пока не замёрзла.

– Тебе не холодно? – вдруг спросила ты, будто прочитав мои мысли.

– Чуть-чуть, – сказала я, зябко поёживаясь.

В кафе, куда мы зашли, великолепно делали капучино с латте-артом – сливочной пеной с рисунком. У меня была изображена кошачья мордочка, у тебя – что-то вроде ветки папоротника. Жаль, ты не могла оценить.

– Даже пить жалко, – засмеялась я. – Такая красота.

А твои губы уже были в пенке. Ты смешно облизнулась, и я почти с ужасом поняла, что хочу тебя поцеловать. Почему с ужасом?

Папа – старой совковой закалки, он никогда не поймёт и не примет. А хозяйка магазина однажды в случайно оброненной фразе ясно дала понять, как она относится к «всяким извращенцам». Наша леди-босс, вечно кутающаяся в цветастую шаль с длинной бахромой, смотрела на мир злыми мышиными глазками-бусинками и выглядела ярой гомофобкой.

Ну вот, умею же я всё испортить… Зачем я позволила этим мыслям вторгнуться в уютное кофейное тепло нашей встречи? Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас не думать об этом. Просто пить кофе и смотреть на тебя, представляя себе, что окружающего мира не существует. Нет враждебности, нет непонимания, нет «фобии». Да, иллюзия. Но от реальности иногда так устаёшь…

Мы шли по тротуару медленным прогулочным шагом. Твоя трость время от времени касалась бордюра, а гитара висела за спиной. Шуршали под ногами листья. Колючий свет фонарей скользил бликами по твоим очкам.

– Тебя проводить? – предложила я.

– Я хорошо ориентируюсь, – сдержанно ответила ты. – А если заблужусь – навигатор подскажет.