Ты

Гребаный Кёртис! Быстро осматриваю комнату: не валяется ли где-нибудь лифчик, или трусики, или распечатка переписки. Ничего. Чудо! Ты сбрасываешь жакет, расстегиваешь ботинки и по-хозяйски садишься на диван. Хорошая новость: ты, как обычно, настолько погружена в себя, что по сторонам не смотришь. Сморкаешься, морщишься. Я сижу в кресле, найденном недалеко от книжного магазина пару недель назад. Когда я пер это кресло на метро, думал, что это его последнее появление на людях.

– Мне стало так одиноко, и я вспомнила о тебе… Мы давно не виделись. А ты не отвечал на звонки.

– Прости.

Черт! Почему я не дал тебе шанс? Если б я набрался смелости ответить тебе тогда в машине, мы разговаривали бы не здесь, а у тебя дома.

Ты обхватываешь колени и начинаешь раскачиваться.

– Я запуталась, Джо.

– Ты в порядке?

Мотаешь головой.

– Тебя кто-то обидел?

Твои глаза наливаются слезами, ты смотришь на меня так, будто ужасно устала держать оборону и говорить «нет», когда хочется кричать «да». И ты выдавливаешь:

– Да.

Начинаешь рыдать. Я подхожу и обнимаю тебя. Ты плачешь, потом успокаиваешься, хлопаешь меня по спине и говоришь:

– Всё, я в порядке.

Отстраняюсь. Я уважаю твои границы. Возвращаюсь в кресло. Ты вздыхаешь.

– Джо, у тебя когда-нибудь были тайны? Знаешь, такие, когда приходится постоянно врать? И ты врешь и врешь, и вдруг понимаешь, что все – больше уже не можешь, надо кому-то признаться.

Порой меня тянет сообщить родителям Кейденс, что не стоит ждать дочь – она уже не вернется. Я киваю.

– Это долгая история, Джо, – наконец решаешься ты. – Я всех обманываю. Мой отец не мертв. Чудесно живет и здравствует со своей семьей на Лонг-Айленде.

– Ого!

Из всех ты выбрала меня. Меня!

– Я больше не могу врать. Мне надо выговориться.

– Понимаю.

И я действительно тебя понимаю, Бек. Мои пишущие машинки знают обо мне все.

– Подружкам я не могу рассказать. Они обязательно кому-нибудь разболтают, и пойдет-поедет… А потом один двусмысленный твит – и узнают все. Вот почему я пришла к тебе.

– Понимаю.

И я действительно тебя понимаю, Бек. Я храню немало секретов; теперь к ним добавятся и твои.

– Это ведь даже не совсем ложь – для меня он мертв, Джо. Но дело в том, что его жена – юрист. У них куча денег, а я на мели. Поэтому приходится таскаться с ними в нелепых диккенсовских нарядах и терпеть их капризных детей, чтобы хоть что-то из них вытрясти.

– Диккенсовских?

Ты смеешься и рассказываешь про фестиваль. Я делаю вид, что впервые о нем слышу, расспрашиваю, удивляюсь, а потом говорю:

– Ужас! Неужели стоило так мучиться?

– Надо же на что-то жить. Знаешь, если он может позволить себе покупать своим новым детям органические яблоки, то и первому ребенку не мешало бы что-нибудь отвалить.

– Понимаю.

И я действительно тебя понимаю, Бек. Твой отец с женой выбросили не меньше четырех сотен на костюмы, горячее какао и гребаные яблоки. Не в официантки же тебе идти? Твои друзья не считают деньги. А ты почему должна?

Отправляешь кому-то сообщение, опускаешь руки, вытягиваешь ноги. Когда животные так раскрываются, они хотят трахаться. Оглядываешься по сторонам.

– Ого, Джо, ты и вправду любишь старые вещи.

– Все, что здесь есть, я нашел на улицах, – сообщаю я с гордостью.

– Вижу.

Морщишься; тебе больше нравится стерильная «Икея», хотя при этом ты преспокойно запихиваешь использованные носовые платки в свою затасканную сумку. О, женщины…

– Если ты из бедной семьи, разведенные родители – это клеймо. Отец подцепил Линду, когда та приехала на остров в отпуск. Они познакомились в баре, где тогда работала моя сестра. Я как раз поступила в колледж и боялась, что меня будут называть провинциалкой с курорта. Не хватало еще, чтобы все узнали, что мой папаша сбежал из семьи с туристкой…

– Да, несправедливо.

– Еще как! – горячишься ты. – Одно дело быть провинциалкой, пробившейся в Лигу плюща, и совсем другое – провинциалкой-безотцовщиной. Это пошлая банальщина.

– Понимаю.

И я действительно тебя понимаю, Бек. Люблю тебя за эту воинственную гордость. Ты – боец, сильный и жестокий, не гнушающийся убийством.

– Я думала, что начну новую жизнь, когда перееду сюда, однако все мои сокурсники тоже здесь. И мне даже подумать страшно, что начнется, если они узнают правду.

– Да, люди злы. Будь осторожна.

– Никто не знает, – шепчешь ты, глядя на меня огромными глазами. – Никто.

– Кроме меня.

Краснеешь.

– Да, кроме тебя, – чуть заметно улыбаешься. – Я бы так не дергалась, если б он просто ушел. Но ведь он завел новую семью, у него милая молодая жена и милые маленькие дети…

– Не милее тебя, Бек.

Хвала Господу, ты расслабленна и не настороженна, и воспринимаешь мое опрометчивое замечание просто как попытку подбодрить.

– Дети всегда милее взрослых, Джо. Природа беспощадна.

– В жопу ее!

Наконец-то ты смеешься.

– Все, что могла, Бек, ты сделала. Хотя бы не зря съездила?

Потягиваешься, крутишь головой и замечаешь дырку в стене.

– Господи!

Я сглатываю.

– Наверху прорвало трубу. Пришлось долбить.