Ты бросаешь вызов?

— Я ненавидела тебя, потому что ты был напоминанием о мальчике, который погубил меня и украл у меня жизнь, — прохрипела я, моя способность говорить угасала. Я потерла грудь по шрамам. — Такой богатый, такой избалованный. Такой паршивец с таким высокомерием.

Мэддокс издал горловой звук; прежде чем он заговорил, это прозвучало почти как безмолвный крик.

— Прости, — сказал он снова.

Когда вся моя сила покинула мое тело, я больше не могла сидеть. Мое тело покачнулось, я упала на спину и закрыла глаза. Я была лишена всего, всей боли, всех страданий… моего прошлого и всех воспоминаний.

Я чувствовала себя… пустой.

И онемелой.

Мне не нужно было открывать глаза, чтобы почувствовать его. Мэддокс устроился на холодной траве и лег рядом со мной. Я чувствовала его теплое дыхание на своей шее. Он был очень близко.

Я вдохнула свежий воздух, и между нами воцарилась уютная тишина. Это длилось долго, и я впитала тепло его присутствия. Пока Мэддокс не нарушил молчание.

— Расскажи мне о своих родителях. Как они познакомились? — мягко спросил он.

Так я и сделала.

Я рассказала ему о невероятной истории любви.

— Моя мама была единственной латиноамериканкой в их районе, и все остальные дети придирались к ней. Мой отец, по-видимому, был одним из ее хулиганов, пока однажды она не схватила его и не прижалась губами к его губам, а затем отстранилась, посмотрела ему прямо в глаза и сказала ему: «Если ты не можешь заткнуться, я заткну тебя». Он сказал, что сразу же влюбился в нее. Мой отец всегда говорил мне быть с человеком, который заставляет твое сердце биться со скоростью тысяча миль в час, — сказала я Мэддоксу.

Мы смотрели на надгробия моих родителей, и мне было интересно, могут ли они чувствовать меня, раз уж я так близко к ним? Они наблюдали за мной?

В груди была тупая боль, но мне больше не хотелось плакать. Может быть, я, наконец, истратила все свои слезы; потому что, хотя это было больно, желание плакать пропало.

До следующего года, пока я снова не позволю себе сломаться. Я ненавидела быть уязвимой. В последний раз, когда я была такой, я лежала в больнице и не могла отдать родителям должное.

Я не знала, почему я позволила Мэддоксу увидеть меня такой, почему я позволила ему увидеть мою слабость… но все, что я знала, это то, что в тот момент, когда он сел на скамейку рядом со мной и взял меня за руку, я не хотела, чтобы он отпускал.

Я даже не плакала на похоронах родителей, пока все не ушли, и я осталась одна. За исключением того момента, когда Мэддокс коснулся моей руки — плотина прорвалась, клетка вокруг моего сердца разлетелась вдребезги, и я не могла перестать плакать.

Мы долго там сидели. Солнце начало садиться, небо окрасилось в ярко-оранжевый цвет. Я предполагаю, что это место назвали Сансет Парк не просто так; у него был лучший вид на закат.

— Ты веришь в любовь? — грубо спросил Мэддокс.

Какой странный вопрос в такой момент.

— Да. Но я давно решила, что это не для меня. Уже нет.

— Почему нет?

— Потому что я не хочу больше никого терять. — Я понесла достаточно потерь за всю жизнь, и я выжила, но я не хотела испытывать свою удачу.

Сколько боли может вынести человек, прежде чем полностью сломается?

Я была сильнее магии любви.

Я обхватила руками колени и подтянула ноги ближе к груди. Я положила голову на колени и повернулась, чтобы посмотреть на Мэддокса. Он задумчиво смотрел на надгробия моих родителей.

— А ты веришь в любовь? — Я спросила в ответ. Мои щеки сжались от холода и высохших слез. Мое лицо, вероятно, было покрыто пятнами и покраснело, но в тот момент мне было все равно.

Это был Мэддокс, мой лучший друг.

Он моргнул, словно не ожидая вопроса.

— Я не знаю.

Любопытно, я настаивала на большем.

— Что ты имеешь в виду?

— Раньше я думал, что любовь — это фальшивка. Ее не существует. Любовь — это слишком сложно и дерьмово. Никто не принадлежал мне раньше. Я никогда не был достаточно близок, чтобы полюбить кого-то или хотя бы понять, что это такое.

Дикие эмоции переполняли мое горло, а сердце металось, как птица в клетке, бьющая крыльями в поисках выхода.

— И что ты думаешь теперь? — Я прошептала вопрос.

Мэддокс повернулся ко мне, его голубые глаза смотрели в мои, глядя прямо сквозь мою холодную внешность, пробиваясь сквозь мои стены и стуча в мое запертое сердце.

Когда он снова заговорил, его голос был низким и грубым. Его слова были молчаливым признанием.

— Теперь мне есть кого терять, и я знаю, что это меня сломает. Я знаю, что значит бояться потерять человека, который значит для тебя больше всего. У этого человека есть сила, чтобы уничтожить меня.

На нас навалилась тишина, и я не могла найти слов, чтобы передать то, что я чувствовала. Я отвернулась от его испытующего взгляда и снова стала смотреть на надгробия.

Секунды превратились в долгие минуты, но мы сидели в уютной тишине.

— Мэддокс?

— Да?

Я глубоко вздохнула и дала свое первое обещание Мэддоксу.

— Ты не потеряешь меня. Никогда.

На мгновение он замолчал, и я подумала, что облажалась, пока его рука не попала в поле моего зрения, и он показал мне свой мизинец.

— Обещаешь? — мягко спросил он.