Ты была совсем другой: одиннадцать городских историй

– Скажи, пожалуйста, что бы ты сделал с лилипутами-дровосеками, которых надо куда-то деть … Чтобы не приставали?

– Много их? – уточняет Тима.

Он раскраснелся от всей этой возни, глаза блестят и устали, мальчику пора спать.

– Человечков пятнадцать – двадцать.

Сын задумывается.

– Как насчет дирижабля? Я усадил бы их в дирижабль! И отправил.

Тимоша. Как она сама не догадалась. Конечно.

5.

Но вот сын и в кровати, уложен и вял, сейчас заснет, из их с Максом комнаты раздается гуль-гуль скайпа. Глаша? Но ей как будто еще рано?

– Мама? Ты хотела больших и маленьких новостей? У нас умерла девочка. Вчера поздним вечером. Подробности неизвестны, я только видела, что вчера после ужина возле общаги стояла скорая, и… вот.

– Что это? Самоубийство? – бормочет Вера.

– Никто ничего не говорит. Просто умерла. Все, я должна бежать, у нас сейчас лекция.

Через пять минут Вера, как член Общества родителей, членом которого она стала автоматически, получает на почту длинное письмо от декана колледжа о том же самом. Глубокие соболезнования семье, искренне скорбим. Джиги – так ее все звали, полное имя Пейджи – третьекурсница, занималась вокалом, любила спорт, специализировалась по религии и психологии. Вот где собака зарыта, думает Вера, – религия, психология… Ох, неспроста эта смерть! Но и в письме декана ни слова о причинах. Зато множество других полезных сведений: ваши дети уже получили информацию о том, что они могут записаться на групповые или индивидуальные консультации в службу психологической поддержки, с 10 до 17, по телефону… В другие часы можно позвонить в 24-часовую психологическую помощь, по телефону… Кроме того, ваши дети смогут обратиться за дополнительной поддержкой: далее следовали телефоны декана колледжа, центра религиозной и духовной жизни колледжа, центра медицинской помощи, проекта помощи алко– и наркозависимым, полиции колледжа, руководителя этажа общежития, в котором жила Джиги.

Вера смотрит на телефоны, сноски. Какая надежная ограда – ваши дети защищены, вот забор телефонов, нет, стена. Или это иллюзия?

Тем временем поминальная бюрократическая машина набирает обороты. В ящик падает новое письмо, уже не от декана, а ее заместителя: вы можете выразить соболезнование семье Джиги Вонтен, поддержав семью подарками или цветами – по следующему адресу. Вера кликает – открывается окошко, можно пожертвовать любую сумму, заказать венок, цветы или любой другой подарок (в каком, боже мой, смысле? Какой «другой подарок» нужен мертвой девочке?), все это доставят по указанному адресу…

Она закрывает письмо, Глашка больше не звонит, и засыпает.

Утром Вера ныряет в новый морозный день, одевает Тиму получше, самый теплый свитер, варежки с мехом, отвозит в школу и погружается в договоры, иски, склоки и отложенные судебные заседания. На работе она забывается, отвлекается от мыслей о Глаше, слишком много писем, звонков, кто-то благодарит, кто-то требует и недоволен, таких, как обычно, заметно больше; вечером Вера обнаруживает на рабочей почте непонятное письмо, кажется, частное, явный неотфильтрованный спам, хочет стереть его, не читая, но имя, имя отправителя, останавливает ее. Письмо от Alexey Rozhnov.

«Здравствуй, Вера.

Это я, Алексей. Нашел твой адрес с трудом, через сайт твоей компании, не знаю, получишь ли ты мое письмо.

16 лет я живу в Америке, женат, работаю, у меня трое детей. Последние семь лет преподаю в Амхерсте (штат Массачусетс). Вчера на ланче коллега рассказала мне, что проводил orientation seminar для первокурсников, и там была девушка из России. С необычным именем – Глафира. Я насторожился. Сегодня я и сам провел первое занятие по программированию в той же группе. И понял, что встретил дочь. Сходство несомненно, хотя фамилия у нее другая, но лицо… И возраст. Имя тоже. Честно признаюсь, на всякий случай я побродил по соцсетям, нашел ее в ВК, проверил дату рождения. 9 мая. Я, конечно, не сказал ей ничего пока, но мысли мучают.

Не против ли ты, чтобы я с ней познакомился? Я пока не буду ее шокировать, говорить, кто я, но мы могли бы ее обогреть. Все-таки чужая страна, я так понял, она только-только из России, а у меня тут дом, семья, жена (русская).

Вера, я и сам не могу опомниться – как она похожа … на тебя и на меня. Конечно, я мог не писать тебе совсем, сделать, как считаю нужным или вообще притвориться, что ничего этого нет, что знать я не знаю нашу Глашу, но не выходит. Все-таки я ее отец, а ты мать. Наверное, я был не прав тогда, так нельзя. Но было очень уж тяжело. Я решил, что так проще. Сколько мучился потом, сомневался, не буду и писать. Знаю, вскоре ты вышла замуж. Тебя я давно простил, прости и ты меня.

С надеждой на ответ. Алексей.

Моих детей зовут – Леонид (13 лет), Тимофей (10 лет) и Вера, ей три года».

Вера снова перечитала письмо и почувствовала, что злится, гнев, только гнев терзает ее. Прости и ты меня! А хоть раз позвонить? Поинтересоваться, как живет твой ребенок? Не умер ли с голоду? И отчего она, Вера, так и не окончила Полиграф и подалась в юристы?