Ты была совсем другой: одиннадцать городских историй

– Через пять минут пойдет, прогулка – полтора часа, билет – тысяча.

Смотрит на меня поверх очков.

– Давайте.

И она продает мне билет, кровные репетиторским трудом заработанные рублики ложатся в тайное место в ящичек стола. Но мне не жаль, это все равно чудо. Захотела кораблик – и вот он, сейчас приплывет из этого смутного недоброго дня.

За пять минут я успеваю продрогнуть до костей. Из носа течет, но все платки давно истрачены на слезы, шмыгаю и злюсь на себя. Надо было надеть пальто! Слишком спешила, боялась опоздать на экзамен, а пальто спряталось далеко, в глубине общежитского шкафа. Шапка вообще неизвестно где, давно не встречались.

Теплоход появляется внезапно – белый и маленький, совсем низкий. В это время ходят, наверное, только такие. Он плывет вообще не с той, откуда я ждала его, стороны. Смотреть, как стремительно он приближается, взрывая свинцовую, в цвет неба воду, – приятно. Падает деревянный мостик, бритый парень с красным лицом и светло-голубыми, почти прозрачными глазами страхует меня, девушка с каштановыми раскиданными по плечам волосами, в бледно-розовой куртке, наброшенной на плечи, надрывает билет. Гляжу на нее: куда мне дальше?

– Наверху – холод, снег вон пошел, лучше вниз, – говорит она и показывает в сторону закругленной двери с овалом стекла, и оглядывается на какой-то вопрос бритого. Не слышу, что он спросил, кажется, какое-то неуместное здесь словечко мелькнуло – «профессор»? Или компрессор? «Давай минуту еще подождем!» – откликается девушка, а я, открыв тугую дверь, которая так и норовит хлопнуть по попе, уже спускаюсь вниз, по крутой лестнице. Тепло, как же здесь тепло – и заледеневший внутри щенок поскуливает благодарно. Вдоль иллюминаторов – столики, сидят люди, в первый миг мне кажется: много! все занятно! Только самый дальний свободен, иду к нему, но за спиной у меня вырастает девушка в розовой куртке: «Это место зарезервировано». Куда же мне? Слезы уже кипят в глазах, неужели идти наверх? Но девушка ведет меня назад к лестнице – под ней даже не столик – полстолика, я его и не заметила, что ж, терпимо, правда какая-то шумная компания прям под боком. Утыкаюсь в иллюминатор, отвернувшись от нее. Раздеваться желания пока нет. Опять думаю про экзамен: что же надо было сделать, чтобы сдать? Можно ли было устроить, чтобы Глазкова в комиссии не оказалось?

На толстое стекло садятся снежинки и тут же превращаются в капли. Летели-летели, думали, они воздушные, снежные, а они – раз! капли на мутной линзе. Мотор рычит, похоже, наш корабль вот-вот тронется. Замечаю, как по пристани, чуть прихрамывая, движется человек. Торопится. Неужто к нам? В тонком, не по погоде, полупальто, низко натянутой ушастой кепке, он спешит изо всех сил и все-таки курит на ходу, тяжелый портфель на длинной ручке через плечо, тяжеловатый, приземистый, идет к трапу, отбрасывает в воду бычок, блестят круглые очки над седыми усами… да твою ж мать! «Профессор», это слово было «профессор»! Порываюсь немедленно выйти, но вскочив, сажусь обратно, так еще хуже, так мы неминуемо столкнемся. Тут слишком узко.

Вижу, как он машет билетом, видно, купленным раньше, тяжко пружинит по мосткам, чуть касаясь красной ладонью грубой ворсистой плоти каната, исчезает из поля зрения, и через несколько мгновений уже спускается по слишком крутой для него лестнице. Ни на кого не смотрит, но и я, едва он объявился, отворачиваюсь и гляжу в сторону, только бы не заметил. Как хорошо, что я в закутке, отсюда меня не видно. Он проходит к тому самому дальнему столику – вот для кого он зарезервирован. Садится ко всем спиной. Выдыхаю.

Теплоход рвет вперед и сразу же оказывается в середине реки.

Каштановая девушка приносит меню. На груди замечаю бейджик: Оксана.

Оксана! Бутылочку сидра и шоколад «Вдохновение», плиз.