Ты должна была знать

– С папой была женщина. Врач, тоже из больницы. И они… нет, в тот раз они тоже ничего не делали. Сначала подумал – ну, мало ли. Они же просто шли и разговаривали. У этой женщины была такая же форма, как у папы. Заметил он меня не сразу. Даже когда они перешли на другую сторону. А когда поравнялись с нами, я его окликнул: «Папа!» Тут он прямо подпрыгнул! Повернулся к нам и говорит: «Здорово, сынок! Привет, Джона!» Потом обнял меня и давай болтать о каких-то пустяках. Сейчас уже не помню про что. А я повернулся и посмотрел, куда пошла та докторша. Она ведь не остановилась. Но папа на нее даже не поглядел и прощаться не стал. Мне это показалось странным. Совсем как в другой раз, с мамой Мигеля. Сразу было понятно – как-то это все подозрительно. Так что я все знал. То есть, – исправился Генри, – не то чтобы знал… я вообще-то и сам толком не понимал… Просто чувствовал – происходит что-то не то. У тебя так бывает?

Грейс печально кивнула.

– Наверное, и про этот случай надо было раньше рассказать.

– Нет, Генри. Не нужно было.

– Но вы бы тогда просто развелись, и все.

– В таких делах даже взрослым трудно разобраться, что будет правильно, а что – нет. А ты тем более не в ответе за наши с папой отношения.

– А кто тогда в ответе? – грустным голосом спросил Генри.

Шерлоку наконец надоело стоять в ледяной воде, и пес неспешно направился вверх по склону к дому.

– Взрослые, – ответила Грейс. – Папа и я. Похоже, папа давно уже многое от меня скрывал. Но… – Усилием воли Грейс взяла себя в руки. Конечно, дело было не из легких и не из приятных, однако следовало довести его до конца. – Что бы папа ни сделал, ты всегда должен помнить, что он любит тебя. Ты здесь вообще ни при чем. Я, может, в чем-то и виновата, но не ты.

– Но ты же ничего плохого не сделала! Это он… – заспорил Генри, и тут Грейс заметила, что он плачет. Сердце ее сжалось. Похоже, слезы текли по его лицу уже некоторое время.

Грейс потянулась к сыну, и он позволил себя обнять. Оказывается, даже повзрослев, Генри по-прежнему был ее мальчиком. Но Грейс было грустно, что это проявилось именно при таких обстоятельствах. Тем не менее Грейс радовалась возможности прижать его к себе и мимоходом заметила, что Генри не мешало бы в ближайшее время помыть голову.

Шерлок приблизился к ступенькам террасы и бросил на них призывный взгляд. Но Грейс не выпустила Генри из объятий.

– Я долго думала, – начала она. – Днями и ночами, – сочла нужным уточнить Грейс, вспоминая долгие часы, проведенные под одеялом, пока Генри был в школе. – Все размышляла про папу, про то, где он сейчас может быть. И про миссис Альвес. И про бедного Мигеля. Мальчика можно только пожалеть. Но потом я поняла, что думать про все это можно очень долго, но у меня полно дел и забот, которые требуют моего внимания. И я вовсе не хочу только сидеть и переживать и больше ничем не заниматься. И ты тоже не должен этого делать. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, Генри.

Сын отстранился. Грейс сразу обдало холодным воздухом. Воспользовавшись представившейся возможностью, пес осторожно поднялся по лестнице и подошел к Генри. Тот почесал его за ушами.

– Папу называют Доктор Смерть, – сказал Генри. – Когда был в гостях у Дэнни, мы посмотрели в Интернете…

Огорченная до глубины души Грейс кивнула:

– Да. Знаю.

– А еще мы нашли твою фотографию. Ту, что должны были напечатать на обложке книги. Про тебя много пишут. – Генри повернулся к ней: – Ты видела?

Да. Видела. Грейс кивнула. В первый раз прочла эти замечательные заметки пару недель назад. Однажды утром, отвезя Генри в школу, Грейс, как обычно, поехала в библиотеку и, как обычно, села за компьютер. Однако этот день отличался от предыдущих, и отличие было серьезное – Грейс вдруг почувствовала, что готова. И увидела себя, точно в кривом зеркале, через искаженные взгляды людей, которые ни разу ее не встречали и ничего о ней не знали. Комментарии лились бесконечным потоком. Статьи были достаточно плохи, но комментарии оказались одновременно и нелепы, и омерзительны. То Грейс объявляли бессердечной стервой, которая и пальцем не шевельнула, чтобы помочь женщине, которую ее муж использовал, унизил и с которой наконец жестоко расправился, – а ведь бедняжка любила его! То называли лицемеркой, у которой хватает наглости учить других, давать «ценные советы» и, что хуже всего, написать книгу. Нет, вы подумайте, какая возмутительная самонадеянность – захотела поделиться своей так называемой «мудростью»! Этот факт вызывал у общественности особое возмущение. Фотография, которую предполагалось разместить на обложке, была везде. Часто встречались и цитаты из книги, вырванные из контекста и извращенные до такой степени, что приобрели прямо противоположный смысл.

В общем, шумиха была настолько неприятная, насколько представляла Грейс. Оставалось только радоваться, что не хуже.

– Скоро все это закончится? – спросил Генри.

Если бы Грейс хотя бы примерно знала ответ на этот вопрос…

– Главное – помни, все будет хорошо.

– Ладно, – произнес Генри. Сказал он это решительно, но не убежденно.